Чай в тайге

Весна пришла внезапно, как всегда в тех краях. Вчера ещё лежал зернистый снег, а сегодня с крыш уже звенели капели, и по улицам бежали веселые, грязные ручьи. Воздух пахло талым снегом, мокрым асфальтом и чем-то новым, свежим, полным обещаний. Анна открыла окно в гостиной, впуская в дом этот шумный, пахнущий жизнью воздух. Он выместил затхлый запах лекарств и боли, что висел здесь всю зиму. Солнечный зайчик прыгал по пустому дивану, по тому месту, где ещё недавно лежал Сергей. Она подошла к нему и провела рукой по ткани...

Снег заметал улицы, когда она увидела его. Мальчик, лет семи, сидел на скамейке у подъезда в тонкой куртке и без шапки. Он не плакал, не ёрзал — просто сидел, обняв свой рюкзак, и смотрел в белое никуда. Маргарита Петровна прошла мимо, сделала три шага и остановилась. «Не моё дело, — сказала она себе. — Родители пьяные, наверное». Но её ноги сами развернулись и понесли её обратно. — Мальчик, ты чего тут сидишь? Домой пора, холодно же. Он поднял на неё огромные серые глаза. — Меня папа забыл, — тихо сказал он...

Дождь застучал по крыше «Жигулей» чаще и злее. Марина сжала баранку так, что кости побелели. Всего час назад она мчалась на свидание, первое за пять лет вдовства. Новый человек, новые надежды. А теперь... Теперь она везла в багажнике тело сбитого ею человека. Он выскочил на трассу внезапно, из кромешной тьмы и ливня. Глухой удар. Тишина. И потом — эта неподвижная фигура в свете фар, смешавшаяся с грязью. Она не сбежала. Не смогла. Вместо этого, дрожащими руками, погрузила его в багажник. Ей нужно было только одно — добраться до города, до больницы...

Анна смотрела, как хлопья снега тают на стекле её десятилетней «Лады». Так же растаяла и её жизнь пять лет назад, когда Сергей, её муж, упаковал чемодан. «Я задыхаюсь, Аня! Ты перестала быть женщиной, ты — просто мать моих детей!» — его слова до сих пор жгли, как раскалённое железо. Он ушёл к той, от которой пахло дорогими духами и свободой, оставив ей ипотечную трёшку, трёхлетнюю дочь и семилетнего сына, который три недели молчал, уставившись в стену. Все эти годы она существовала в режиме выживания...

Акушерский пункт в селе Кедровое пахнет хлоркой, старостью и страхом. Запах, который впитывается в стены за десятилетия и уже не выветривается. Именно этот запах ударил в ноздри Николаю, когда он вбежал в коридор, сдирая с рук замёрзшие перчатки. За спиной у него осталась ноябрьская метель, завывающая в темноте новосибирской тайги, а впереди — тишина. Слишком звенящая тишина, из-за которой кровь стучит в висках. Из-за двери доносился сдавленный стон жены, Кати. Не крик, а именно стон — будто кто-то выжимал из неё всю жизнь, каплю за каплей...

В жизни, как в сказке, бывает «жили-были» — просто, без печатей. А бывает — «и стали жить-поживать» — уже с штампом в паспорте. И язык, этот чуткий барометр отношений, тут как тут со своими определениями. «Гражданский муж» и просто «муж». Слова, казалось бы, об одном человеке, но дышат они по-разному. «Гражданский муж» — словно красивый фасад дома, в который ещё не въехали. В нём есть и нежность («муж»), и лёгкая оговорка («гражданский»), будто мы заранее извиняемся: «Да, мы вместе, но ещё не совсем...