Вереск

Решение купить систему «Гармония» пришло ко мне после очередного выгорания. Реклама обещала покой и умиротворение: «Дом, который заботится о вас. Полная симбиотическая интеграция». Звучало как магия, но я, айтишник до мозга костей, верил только в код и алгоритмы. Я искал не магию, а идеально отлаженный механизм. Установка заняла весь день. Два техника в безупречно чистых комбинезонах заменили все выключатели на сенсорные панели, вмонтировали в стены и потолок десятки незаметных датчиков, подключили к единому хабу умный холодильник, чайник, кофемашину, замки, свет и климат-контроль. Мозгом системы стал скромный черный цилиндр — голосовой помощник Ария...

Леонид отступил на шаг, задевая локтем палитру. Коричневая жижа скипидара и охры расплылась по полу, но он даже не заметил. Его взгляд был прикован к Нему. «Безмолвный Хор». Так он решил назвать свое творение. Это была не скульптура в привычном смысле, а скорее инсталляция, рожденная на стыке кошмара и озарения. Из центральной массы, напоминающей то ли переплетенные тела, то ли корневую систему, выходили деформированные конечности, склоненные головы, спины, изогнутые в немом крике. Материал он подбирал с особой тщательностью: старый воск для тел, дающий мутную, живую фактуру; обрывки нотных листов и газет, утопленные в этой массе, кусочки зеркал вместо глаз...

Солнечный луч, пробившись сквозь неплотно задернутые шторы, щекотнул веко. Андрей поморщился, пытаясь повернуться, но тело показалось непривычно тяжелым, словно приклеенным к матрасу. "Проклятая простуда," – подумал он, еще не до конца вынырнув из сна. – "Всё тело ломит, как будто меня поезд переехал." Он наконец смог разлепить веки. Комната была знакомой до последней трещинки на обоях, до легкого скрипа паркета под ногами. Его спальня. Все как всегда. Только почему-то очень тихо. Обычно жена уже давно хлопотала на кухне, а кот начинал мяукать под дверью, требуя завтрака. Но сейчас – ни звука...

Алексей всегда был склонен к рефлексии. Его мысли часто уходили в себя, исследуя тонкую грань между наблюдателем и наблюдаемым. Именно поэтому он и оказался в "Энигме", организации, обещавшей дать ему инструмент для самопознания, граничащего с саморазрушением. "Протей" – шлем, который должен был позволить ему увидеть свое сознание со стороны, казался логическим продолжением его внутренних поисков. В тот день, когда он надел шлем, все шло гладко. Легкое головокружение, и вот он – смотрит на себя, лежащего в кресле. Он ощущал себя одновременно везде и нигде. Это было странно, но не пугающе. Он осторожно двинулся, словно луч света, по лаборатории...

Боль начиналась не в сердце, а где-то в висках — тупая, навязчивая, как стук старого водопровода в тишине пустой квартиры. Артур смотрел на осколки фарфоровой чашки на кухонном полу. Она выпала у него из рук совершенно случайно, и это мелкое, бытовое происшествие вдруг показалось ему последней каплей в бездонном колодце его горя. Каждый осколок отражал кусок потолка, кусок его лица — искаженного, неприкаянного. Таким он и был теперь — разбитым на множество острых, несовместимых частей. Это случилось полгода назад. Автокатастрофа. Миг, разделивший жизнь на «до» и «после». Он выжил. Лиза — нет...

Он проснулся от тишины. Не от звука, а именно от тишины. Она была густой, тяжелой, как влажное шерстяное одеяло, наброшенное на уши. Леон приоткрыл глаза, и тьма старого загородного дома впустила его в себя. С тех пор как он приехал сюда после «инцидента» — расплывчатого термина, которым терапевт обозначил тот срыв, — время потеряло свою форму. Дни слипались в липкую, бесформенную массу. Он спал по шестнадцать часов, а потом лежал на потрескавшемся кожаном диване, уставясь в потолок с узором из коричневых водяных пятен, напоминавших то ли карту неведомых земель, то ли чей-то искаженный болью профиль...

В деревне Омутово тишина была не просто отсутствием звука. Она была живой, плотной субстанцией, вязкой, как болотная тина. Она впитывала в себя крики чаек с дальнего озера, скрип телег и даже смех детей, делая их призрачными и невыразительно-тусклыми. Поэтому, когда в эту тишину врезался первый стук, он прозвучал как выстрел. Тук. Тук. Тук. Негромко, но с мертвой, металлической точностью. Стучали в дверь дома рыбака Глеба. На пороге стоял Незнакомец. Он появился днем, никто не видел, откуда. Просто стоял уже на въезде в деревню, неподвижный, как придорожный столб. Высокий, до неуклюжести, закутанный в длинное пальто цвета влажной земли, хотя стояла сушь...

Переезд в новую квартиру после развода должен был стать терапией. Тихая хрущевка на окраине, дешево, без претензий. Мое единственное требование к агенту было: «Только чтобы соседи были тихими». Он поклялся, что дом почти что вымерший – одни пенсионеры. Первые два дня был рай. Тишина, нарушаемая лишь гулом холодильника и скрипом старых паркетов. Я начал приходить в себя, дышать полной грудью. А на третий день началось. Ровно в полдесятого вечера сверху послышался первый удар. Глухой, тяжелый, будто сбросили на пол мешок с картошкой. Я вздрогнул, но отмахнулся. Ну, сосед. Ну, уронил что-то. Бывает...

Марк и Лиза назвали это своим счастливым билетом. Старый, но прочный дом на окраине города, доставшийся за смешные деньги по наследству от какого-то дальнего родственника Марка, казался им началом новой, идеальной жизни. Переезд был суматошным и радостным, а среди груды старого хлама на чердаке они нашли настоящую жемчужину — огромное овальное зеркало в тяжелой раме из темного, почти черного дерева, украшенной причудливой резьбой в виде виноградных лоз и каких-то незнакомых цветов. — Смотри, какая красота! — воскликнула Лиза, смахнув пыль с поверхности. — Оно же антикварное! Поставим в гостиной...

Доктор Артем Громов всю жизнь мечтал об этом открытии. Спутниковые снимки показали аномалию в глубине сибирской тайги, в сотнях километров от ближайшего поселка — идеально ровный круг, скрытый под вековыми соснами. Не магнитный, не радиационный. Просто… тихий. Место, где даже птицы, как выяснилось по прибытии, не пели. Лагерь из трех палаток казался жалким желтым пятнышком в море изумрудного мрака. Команда была небольшой: сам Громов, его аспирант Леня — фанат гаджетов и диванный скептик, и Вера, опытный геолог с глазами, видевшими слишком много одиночества. Раскопки начались стандартно. Сняли дерн, углубились на метр, потом на два...