Мозаика жизни

Я снова наливаю кипяток в старую чашку с трещиной на ободке. Чашка тонкая, почти прозрачная, с узором васильков. Когда вода касается фарфора, на мгновение появляется запах — жасмин и мёд. Иногда мне кажется, что этот аромат и есть бабушка. На полке над раковиной стоит её фотография: пожилая женщина в клетчатом переднике, на коленях — я, пятилетняя, с мороженым в руках. Мы обе смеёмся. Теперь я наливаю чай за нас двоих. Весна в том году была холодной и липкой. Снег уже сошёл, но земля оставалась тяжёлой, серой, будто промасленной...

Лиза впервые увидела дом тёти Маргариты ранней весной, когда снег уже растаял, но земля ещё дышала холодом. Калитка скрипнула, яблоня во дворе стояла голая, будто стеснялась своей наготы. Тётя вышла на крыльцо с пледом на плечах и улыбнулась. — Помни, девочка, — сказала она, — у каждого должна быть своя крепость. Не для того, чтобы прятаться, а чтобы стоять. Тогда Лиза не поняла, что тётя говорит не о доме, а о характере. Прошло шесть лет. На календаре стоял ноябрь, дождь шёл с утра, но к вечеру превратился в мелкую морось...

Утро было серое, неуютное, с теми самыми каплями, что не решаются стать дождём. Город Тихореченск просыпался медленно. Автобусы зевали на остановках, старушки тянули сетки с картошкой, дворники лениво сгребали снег в кучки. Артём Соловьёв ехал по трассе домой. После смены на стройке плечи гудели, пальцы были деревянные, но на душе — лёгкость. Он любил то чувство, когда всё сделано до конца: стены стоят, бетон схватился, начальник не ворчит. Телефон завибрировал в держателе. На экране — «Лена». — Алло? — сказал он...

Когда Аня проснулась, солнце ещё не успело прорезать туман. Октябрь пах влажными листьями, дымом и яблоками, которые сморщились на ветках. Дача стояла в низине, и по утрам из-под земли поднимался пар, будто старый дом сам выдыхал сон. В кухне гремела посуда. Дед топил печку и бормотал что-то себе под нос, перемешивая тесто. На столе стояла плетёная корзина с мандаринами — оранжевые, блестящие, как маленькие солнца. Аня любила этот запах: немного горький, немного сладкий, с привкусом праздника. — Лен, бери, пока горячие, — сказал дед, подвигая тарелку...

Чайки кричали так громко, что Анна Петровна проснулась раньше будильника. Она потянулась, открыла глаза и увидела за окном розовое небо рассвета. Пять утра. В Москве она никогда не просыпалась так рано. Там будильник звонил в половину седьмого, и каждое утро начиналось с мысли: "Ещё пять минут." Здесь, в Сочи, она просыпалась сама. От птиц, от шума прибоя, от солнца, пробивающегося сквозь лёгкие занавески. Анна встала, накинула халат и вышла на террасу. Море внизу ещё спало, покрытое лёгкой дымкой...