Чёрное на белом

Дождь лил такую стеной, что казалось — небеса перепутали расписание и решили устроить генеральную стирку всего, что лежало на сушилке над землёй. Парень бродил по тёмному лесу уже третий час и начинал подозревать, что лес — это вообще не лес, а лабиринт, придуманный злым старостою, который когда-то очень хотел быть архитектором, но не поступил в училище. Парень был мокрый как выжатая тряпка, злой как собака, у которой украли косточку, и голодный так, что мог бы съесть даже диетическую кукурузную кашу — а это, как известно, крайняя степень отчаяния...

В тот тёплый летний вечер село Рудниково стояло на ушах: свадьба у всех на устах. Дом молодого, Ивана Глинского, гудел как улей. Под окнами тянулся длиннющий стол — доски на козлах, застланные домотканой скатертью. На них горками стояли пироги с капустой, жаркое, окорока, банки с соленьями, бутылки самогона и наливки. Народ плясал, смеялся, тостовал — свадьба вовсю шла. А главным украшением торжества был, конечно, скоморох. Его звали Тришка, но мало кто знал настоящее имя: все привыкли к прозвищу,...

Алексей всегда любил ночь. В это время город затихал, улицы пустели, и только рев мотоцикла нарушал тишину. Он работал механиком в небольшой автомастерской на окраине, где дни сливались в бесконечный поток ржавых машин и недовольных клиентов. Но ночь — это было его время. После смены он садился на свой старый "Харлей", надевал потрёпанный шлем и мчался по трассе, ведущей к его скромному домику в пригороде. Ветер хлестал по лицу, адреналин бурлил в крови, и на миг он забывал о скуке повседневности...

Дуб был старше всех королевств, что когда-либо стояли на этой земле. Его корни уходили так глубоко, что, говорят, касались самого дна преисподней, а крона задевала нижний край небес, где ангелы прячут свои крылья от дождя. Раз в год, в ночь на Ивана Купалу, когда время замирает между двух вздохов мира, под этим дубом собирались те, кого люди давно вычеркнули из молитв и сказок. Я нашёл это место случайно, точнее, меня нашло оно само. Был обычный июльский вечер. Я, студент-фольклорист из Москвы, забрёл в лес за деревней Старица, чтобы записать «последние живые былины»...

Лес не имеет названия на человеческих картах. Люди зовут его просто Чёрный Бор, и говорят это так, будто выплёвывают проклятие. Те, кто заходит сюда без приглашения, редко возвращаются, а те, кто возвращаются, уже не совсем люди. Я — тот, кого они называют Хозяином Леса. Тысячу лет назад я был другим. Звали меня Йоханом, сын кузнеца из деревни, что давно сгнила за болотом. У меня были руки, пахнущие углём и железом, жена с глазами цвета мха и сын, который ещё не умел держать лук. Потом пришла чума...