Анечкины рассказы

Когда моей дочери Ксюше исполнилось пятнадцать, я считала, что пережила с ней все самое сложное: колики в младенчестве, детсадовские истерики, первые школьные проблемы и начало переходного возраста. Думала, теперь будет легче. Наивная. Тот звонок раздался в обычный вторник. Я готовила ужин, нарезая овощи для салата. Ксюша сидела за столом с учебником по алгебре, хмуря свои тонкие брови — точь-в-точь как я, когда сосредоточена. — Алло, Вера Николаевна? — раздался в трубке незнакомый мужской голос...

Мы познакомились с Олегом на первом курсе института. Я — отличница из провинции, он — сын состоятельных родителей из Москвы. Казалось бы, что у нас общего? Но любовь не спрашивает социальный статус. К выпускному мы уже планировали свадьбу. Его родители были против. «Она просто охотится за твоими деньгами», — говорила свекровь, не особо скрывая своё мнение. Меня это задевало, но Олег всегда вставал на мою защиту: «Мама, Аня любит меня, а не мой кошелёк». И это была правда. Я любила его искренне, всем сердцем...

Я выбрала деньги. Конечно, выбрала деньги — разве могла я поступить иначе? Вся моя жизнь была подготовкой к этому моменту. Когда мы с Андреем Викторовичем поднимались по трапу частного самолета, я не оглянулась. Зачем бередить душу напрасными сожалениями? Максим остался там, на берегу, вместе с моей прежней жизнью. — Шампанское, дорогая? — Андрей протянул мне бокал, когда мы набрали высоту. — С удовольствием, — улыбнулась я, чувствуя странную пустоту внутри. Но это просто волнение перед новой жизнью, убеждала я себя...

Меня зовут Вероника, и в двадцать шесть лет я уже поняла, что честность — это роскошь, которую могут позволить себе только те, кто не знал настоящей нужды. Приморский поселок Лазурный считается элитным местом отдыха. Богатые туристы, шикарные виллы, дорогие рестораны. А за всем этим — мы, местные жители, для которых курортный сезон — единственный шанс заработать на целый год. Я работаю администратором в небольшом, но дорогом отеле "Морской бриз". Платят немного, но зато есть доступ к состоятельным постояльцам, а это, поверьте, дорогого стоит...

Всё началось с письма. Да-да, обычного письма из поликлиники, в котором мне, как законопослушной гражданке, сообщалось: «Вы приглашаетесь на диспансеризацию. При себе иметь паспорт, полис, СНИЛС, амбулаторную карту и, желательно, чувство юмора». Последнее, конечно, никто не писал, но зря. Это было бы единственное честное требование. Позвонила в регистратуру: — Алло, это по диспансеризации. — Да, приходите. Только натощак и не ешьте за 12 часов. — А если я уже поела? — Тогда приходите завтра. Но только не завтра — завтра у нас санитарный день...

Иногда ночь кажется длиннее жизни. Сидишь, всматриваешься в чёрный прямоугольник экрана — и кажется, по эту сторону монитора кто-то дышит так же, как ты. Переживает, мечтает, ведёт безжалостный бой с одиночеством. Если бы я тогда выключила компьютер на пять минут раньше — может, ничего дальше и не было бы. Может, я не узнала бы, как больно бывает, когда доверяешь тому, кто не существует. Часть 1. Привет, Москва! Это Катя из Клинцов Меня зовут Катя. Мне 29, волосы всегда прохладными вечерами пахнут хлебом — работаю в булочной, бабушка научила делать идеальные ватрушки ещё в семнадцать...

Я проснулась до рассвета — привычка стариков. Ещё темно, а за окном воронье криком рвёт город .  Коммунальная суета: чайник на плиту, крошки коту, душа переливается тревогой. Сегодня ведь опять о деньгах и ремонте разговор. В нашем доме я живу с шестьдесят первого года, с того самого первого заселения. Всё видела: и свадьбы, и похороны, как война забрала соседского мальчишку, а первая любовь жила на седьмой площадке, за углом. Теперь детей не слышно — только редкие шаги по линолеуму в коридоре, стуки бодрых костылей да ворчанье лифта, которому и тридцати не дашь...

Я понял, как люди умеют меняться — нет, превращаться — когда умирает кто-то, оставив после себя хоть что-то ценное. Деньги, квартира, да даже самовар — неважно. Главное, что остаётся пустота. И её тут же заполняют… не слёзы, как должно быть, а зубы. Оскал. Мне тогда было тридцать восемь. Своей квартиры не было, снимал. Машину только выплатил. И вдруг — умирает дядя Гена. Старый холостяк, ветеран, бездетный. Жил один. Не бедно, скажем так. И, как водится, оставил завещание. Вернее, завещания. Два...

Я до сих пор не понимаю, почему именно этот вечер врезался в память. Сколько всего было потом — взрослая жизнь, настоящая любовь, предательства, поездки, свадьбы, дети... Но стоит мне закрыть глаза — и я снова там. В маленьком спортзале нашей школы, где пахнет дешёвой олифой, полусухими мандаринами и чужим волнением. Это была обычная школьная дискотека. Никакой лирики. Только вот мне — 14. И я ещё никогда не танцевал с девочкой. С самого утра в школе витало что-то особенное. Все вдруг стали говорить тише, смотреть друг на друга как-то по-новому...

Говорят, зима у каждого своя. Для кого-то — снег и румяные щеки, для меня — ежедневный поход по морозу: купить лекарства, поменять простынь, встряхнуть подушку, чтобы мужу было легче дышать. Раньше как было — работа, дом, семья, огород по субботам. А потом ― бах, и всё: парализует человека, и ты забываешь, кем была. Превращаешься в санитара, сиделку и, простите, обслуживающий персонал. Не жалуюсь! Просто говорю честно: у нас в стране после инсульта не только больной, но и вся семья становится на голову...

Все чудеса случаются внезапно — даже в таких простых вещах, как чашка остывшего чая на кухне зимним утром. Именно там, пятнадцать лет назад, я и поняла: мой брак вот-вот развалится. А сегодня, накрывая на стол серебряные ложки к нашему сорокалетию, я знаю свой главный секрет долгого брака. *** Нашу свадьбу помню до мелочей. Мне было двадцать два, Васе — двадцать четыре. Я тогда думала, что любовь — как песня, всегда должна играть громко. Первая наша осень прошла под дождём и кофе в маленькой...

Если бы кто-то сказал мне двадцать лет назад: ты встретишь свою маму и испугаешься этого больше всего на свете — я бы не поверила. Пароли, сиротские дела, больничные коридоры, размытые детские воспоминания о запахе сирени. Всё это было у меня: я — та самая девочка, которую в одиннадцать лет увезли в другой город, чтобы «так будет лучше». В памяти — только чёрное пальто, мокрый дождь, и затылок мамы, которую из окна больше не увидишь. Почему я искала её? Наверное, каждый ищет своё. Кто — родителей, кто — справедливость, кто — место, где не больно...