Непрожитые жизни

— Тыща двести в час, — Люба тыкала пальцем в прайс. — Да вы шутите? У вас велосипеды из золота? Работница проката — женщина с сигаретным голосом и татуировкой дельфина на щиколотке — лениво подняла бровь: — Погода жаркая, сезон. Не нравится — пешком идите. Или ролики возьмите. Они дешевле — всего пятьсот. Борис стоял в двух шагах, разглядывая карту на стене. Совсем охренели, — подумал он, но вслух сказал иначе: — Дайте два. Обычных. Люба обернулась. Впервые заметила его: высокий, в мятых шортах, волосы солёные от моря...

Толя ненавидел Петю, особенно его руки: всегда в царапинах, в чернильных пятнах, с обкусанными ногтями. Эти руки тыкали ему в бок пожёванной ручкой, рвали конспекты, рисовали на тетрадях жирные каракули. Сегодня Петя лепил жвачку под парту, пока учительница писала на доске. — Аникин и Соколов! — голос Марьи Петровны прозвучал как удар хлыста. — В пятницу вы приносите проект по биологии. Вместе. Петя простонал. Толя съёжился. — Мне паректик с этим сопляком делать? — Петя пнул парту. — Если не сдадите — обоим два в четверти...

Матвей зашёл в офис Марата без стука. Тот сидел за стеклянным столом, уткнувшись в ноутбук. На стене — фото с яхты, подпись: «Успех — это образ жизни». — Ты вообще в курсе, что у меня телефон отключили? — Матвей швырнул на стол квитанцию за свет. — Из-за твоего долга. Марат медленно поднял глаза. Дорогой на вид костюм, поддельные часы, оригинал которых стоит как Матвеева машина. Взгляд — всё тот же, испуганно-хитрый, как в детстве, когда воровали яблоки у соседа. — Матвей… Я же говорил — верну, как смогу...

Алёна задержалась в офисе допоздна. Опять. Монитор светил в лицо, как допросная лампа, а презентация к завтрашней встрече всё не складывалась. Она удалила слайд в пятый раз — графики казались убогими, текст наигранным. — Ты что, жить здесь решила? — в дверях возник Захар, заехавший за ней на работу. Он держал в руках два стаканчика кофе. Он всегда появлялся вовремя. Как будто чувствовал, когда она начинает грызть ручку от нервов. — Не могу… — Алёна жестом показала на экран. — Это полный провал...

Антон ненавидел разбирать старые вещи. Особенно бабушкины. После её смерти прошло три недели, а он всё никак не мог заставить себя зайти в её комнату. Но мать настояла: «Или ты сам порядок наводишь, или я вызываю грузчиков. Решай». Он открыл комод с резными цветами на фасаде. Пахло лавандой и чёрствыми конфетами «Птичье молоко» — Глафира Алексеевна прятала их от самой себя, чтобы «не объесться». Под стопкой вязаных салфеток лежала папка с надписью «Рецепты». Антон хмыкнул: бабушка готовила так, что даже кот отказывался есть её котлеты...

Лиля щёлкнула «Отправить» на последнем в своей жизни квартальном бухгалтерском отчёте. Она потрогала мышку, как будто прощалась с живым существом. На столе начальника лежало заявление Л.П. Громовой на увольнение по собственному желанию. За окном майский дождь стучал по карнизу, а на столе лежал набор акварели, купленный три года назад и всё ещё завёрнутый в целлофан. — Ты в своём уме? — Стёпа застыл на пороге кухни с пачкой пельменей в руке. — Кто в 45 лет бросает работу? Да ещё и главбухом отдела! Лиля ткнула кисточкой в чашку с водой...

Стас пришёл в кафе на десять минут раньше. Заказал эспрессо, сел у окна и начал крутить в руках бумажную салфетку. «Свидание вслепую. Идиотская идея», — думал он, глядя на прохожих. Но после разрыва с Ирой прошло три месяца, а он всё ещё спал на левой стороне кровати, будто она могла вернуться. Друг Макс настоял: «Выбирай — либо ты идёшь, либо я запишу тебя на танго для одиноких пенсионеров». В дверях появилась девушка. Высокая, в бежевом пальто, волосы цвета спелой пшеницы. Увидела Стаса — и сразу к нему...

Злате было семнадцать, и она ненавидела себя. Не целиком — кусками: слишком острые скулы, родинку на виске, голос, который дрожал в неподходящие моменты. Ненавидела так, будто внутри сидела мать и тыкала указкой: вот здесь жир, здесь — глупость, здесь — позор. — Ты вообще видишь, на что похожа? — мать бросила вилку в тарелку. Звук металла о фарфор звонко отозвался в тишине кухни. — Волосы — как у бродячей кошки, макияж... Как будто клоун какой-то. Злата потупила взгляд. Суп остыл, но глотать она все равно не могла — ком в горле рос с каждым словом...

Часть первая Всё раскрылось по глупой случайности. В тот день Гриша забыл телефон дома, когда бежал на внеплановый анализ. И теперь он замер с рукой на дверной ручке. Подушка, которую Лера только что прижимала к животу, лежала на полу, как выброшенный актёрский реквизит. Его пальцы сжали дверной косяк так, что побелели суставы. — Что… это? — он поднял её, сжав так, что швы затрещали. В голосе не было гнева — только ледяное недоумение. Лера отступила к стене, будто пытаясь раствориться в обоях с цветочным узором, которые они выбирали вместе...

Гриша пришёл с работы раньше обычного. Лера сразу заметила: он не включил музыку, не закричал «Лер, я дома!», а молча снял куртку и сел на кухонный стул. — Что-то случилось? — она прикрыла ноутбук. Он крутил в руках бумажку из поликлиники, уже истрепанную по краям. — Мне надо тебе кое-что сказать. Лера села напротив. Похоже, он репетировал эту речь: — Помнишь, я в прошлом месяце жаловался на боль в груди? Сходил на проверку. Сделали биопсию… — он потёр переносицу. — Злокачественная опухоль...

Он нашел её сережку в трещине дивана. Маленький чёрный жемчуг, как слеза. Марк зажал его в кулаке, ощущая, как края впиваются в кожу. Лика всегда теряла вещи. Но возвращалась за ними. Всегда. Дверь захлопнулась. В прихожей пахло дождём и её духами — тяжёлыми, как проклятье. — Марк? — её голос прорезал тишину, словно лезвие по старому шраму. Он не ответил. Пятый раз за год. Пятый «последний раз». Она вошла в гостиную, оставляя мокрые следы на паркете. Всегда без спроса. Всегда — в его 3 часа ночи...

Светлана Васильевна разбила чашку. Ту самую, с синими васильками, которую Игорь Викторович привёз из командировки в Гжель сорок лет назад. Осколки разлетелись по кухне, как конфетти на неудачном празднике. — Ну вот, поздравляю! — Игорь швырнул газету на стол. — Юбилей как-никак. Сорок лет! — Сам виноват! — Светлана ткнула тряпкой в лужу кофе. — Опять кружку на край поставил. Как будто вчера женились, а не в восемьдесятпятом! Он фыркнул, отодвигая тапком осколок. Газета «Труд» под ногами хрустела, напоминая, что её давно пора выбросить...