Алтай Жумабек

Огромный купол неба, усеянный миллиардами звезд, простирался над нашими головами. Бездонное темное пространство завораживало и словно проглатывало наши взгляды. Казалось, что наши глаза могут вместить всю эту ширь, и в тоже время мы чувствовали себя миллиардной долей микроба в этой галактике, что этим мигающим звездам нет никакого дела до нас... Было далеко за полночь, мы лежали на берегу речки, застелив под себя старый брезент и молча смотрели в небо. Наш маленький костер выполнив свою миссию, красным рубином тлел и словно живое существо устраивалось на ночлег. Этот тот костер, который чуть ранее...

Сегодня на улице я увидел собаку, которая очень была похожа на того самого Белого Бима из одноименного фильма. Сразу вспомнился фильм, и те эмоции, которые возникли тогда, когда я в первый раз увидел эту ленту. Наверно, в первый раз я плакал, осознанно, переживая всю трагедию этой собаки, да и фильма вообще. Позже, перечитывая книгу, я не испытал такой горечи, наверно потому что знал финал, и все эмоции, оставил при просмотре этого художественного, во всех смыслах этого слова, кино. Безумно было жалко Бима. Мое детское воображение рисовало совсем другой финал, когда и Бим остался бы жив, и Иван Иваныч бы успел…               Но сегодня, я бы хотел рассказать о другой собаке...

В детстве, в первый раз увидев мультфильм "Ежик в тумане", я сразу решил, что этот Ёжик в действительности существует. И мне казалось, я его обязательно увижу его, и начал искать этого Ёжика. Правда, детским умом понимал, что друга Медвежонка в наших степях нет, но детское воображение рисовало и его, Медвежонка, маленького, толстого и неуклюжего. И как они считали звёзды, делили их и терялись в тумане.  И, позже, много раз, я прокручивал сюжет мультфильма, на ходу меняя на свой лад и добавляя других персонажей. Прошло много лет, и мне хочется поделится своей детской, возможно где то наивной, а где-то уже разбавленной уже взрослым ощущением моей историей Ёжика...

Причудливыми белыми лепнинами, посеребренными боками уходили на горизонт облака. Степь уже давно ожила, налетели с дальних стран птицы: уже заливисто перебирал трели скворец, подражая то игривому жеребенку, то посвистывал как мальчишка хулиган, то как будто пулеметными очередями косил невидимых врагов. Хохлатый и пестрый удод, смешно подрагивал хохолком, гугукал где то среди джингила, а воробьи, эти постоянные задиры, чирикая, словно ругаясь меж собой засели среди кустов. В синеве, где то там, черной точкой как будто застыл жаворонок, трелью заливая вокруг себя, а вокруг шебеча стремительно рассекали воздух ласточки...

Все начинается с ночи. Прохлада стелется под ногами, забирается в дома, на чердаки. Все вокруг как будто замирает, становится неподвижным. И даже собаки, обычно лающие по каждому шороху, лежат и молчат. Все также в иссиня-черном небе перемигиваются звезды, как будто миллиарды маленьких крупинок прилипших к куполу неба. И кажется, что ночь не просто уходит, а как будто где то там за куполом, сидит какой-то большой волшебник и срывает эту большую бархатную темную накидку и накидывает другую, иногда бездонно голубую, а иногда с кусочками приклеившихся облаков. Может быть этому волшебнику бывает просто...