Мир Историй и Рассказов

Кастрюля с борщом грохнулась на пол, обдав узорчатый линолеум кроваво-красными брызгами. В воздухе повис густой аромат свеклы, чеснока и многолетней неприязни. "Ты совсем охренела, старая!" - голос Лены дрожал от ярости. Ее маникюр (свежий, за пять тысяч в салоне) впился в край стола, оставляя на ДСП едва заметные царапины. "Я же сказала: Никита аллергик на свеклу!" Марья Семеновна, свекровь, медленно вытерла руки о фартук с вышитыми петухами - подарок покойной подруги на пятидесятилетие. Этот фартук...

Вечерний город дышал сыростью октябрьского дождя. Александр (никто не называл его иначе как Сашкой с тех студенческих времён) шёл, не замечая, как ледяные капли стекают за воротник поношенного кожанного пиджака. В ушах стоял гул собственных мыслей, перекрывающий шум улицы: "Опять эти упрёки... Деньги... Ребёнок... Как будто я не надрываюсь... Как будто..." Он машинально потрбал грудь, где под рубашкой прятался шрам - напоминание о том самом падении с крана на стройке в девяностые. Тогда, двадцать...

Марина Петровна стояла у окна, прижав ладонь к холодному стеклу. За ним кружились первые осенние листья, точно так же, как в тот далёкий сентябрьский день, когда молоденькая учительница математики и смуглый паренёк-механик впервые переступили порог загса. "Двадцать пять лет..." — прошептала она, поправляя серебряную прядь, выбившуюся из строгой причёски. На кухне булькал борщ в чугунке — тот самый, по маминому рецепту. В духовке румянились пирожки с вишней — любимые Викторины. Даже столовый сервиз,...

Глава 1: Дождь бил в окна "Сапсана", когда поезд приближался к Нижнему Новгороду. Максим провёл пальцем по запотевшему стеклу, выводя цифры — ровно 17 лет, 4 месяца и 12 дней с последнего визита. В кармане пиджака жгло телеграмму: "Отец скончался. Завещание вскрывают 15-го. Приезжай. Вера." Кондукторша в помятом жилете протянула билет: — Вам выходить на следующей, молодой человек. Она не узнала его. Хотя когда-то каждый вторник приносила семье Завьяловых свежий номер "Нижегородской правды". Теперь...

"Дождь стучит по крыше старого особняка, как когда-то отцовский молоток... Алексей не знал, что за порогом его ждет не наследство, а правда, которая перевернет всю его жизнь. Дом, который он считал своим, теперь принадлежит чужой женщине. Но почему? Ответ спрятан в обгоревших страницах прошлого..." Глава 1: Чужое наследство Капли дождя стучали по крыше "Волги" так же монотонно, как когда-то отцовский молоток по доскам дачной веранды. Алексей зажмурился, вспоминая эти звуки детства - каждый удар чёткий, размеренный, без лишней спешки...

Максим прилетел в родной город, чтобы забрать наследство. Но нотариус сообщила: — Вам осталось только подписать, — нотариус протянула ручку, но Максим не видел ни чернил, ни бумаги. Его взгляд застрял на картине за её спиной: река, застывшая в янтарных тонах заката, лодка с облупившейся краской. Точь-в-точь как тогда. Отец, всклокоченный ветром, смеялся, вытаскивая сеть с серебристыми карасями. «Смотри, Макс, вода в реке — она живая! Ты слышишь, как она дышит?» — Господин Тихонов? — Голос нотариуса врезался в воспоминание, словно камень в гладь...

— Беги! Они уже здесь! — Марина втолкнула сына в люк, когда стекло на кухне разлетелось вдребезги. Осколки, острые как зубы разъяренного зверя, впились в стену над головой Артёма. По полу пополз едкий дым, пахнущий горелой пластмассой и чем-то органическим — сладковатым, словно испарения крови. В ушах завыла сирена, которую она установила после краха «Серебряного Кода». Звук был живой — визгливый, словно сама сталь плавилась от ужаса. Артём, десяти лет от роду, упал на цокольный бетон, царапая колени...

В краю, где ветер гонит облака, точно пастух стада свои, а леса шумят, подобно морю в бурю, лежала деревня Липовка, приютившаяся меж холмов и реки. Дома её, сложенные из тёмного дерева, украшены были резными наличниками, а крыши покрыты соломой, что золотилась под солнцем. Река, узкая, но быстрая, текла вдоль деревни, отражая в водах своих то ясное небо, то багрянец осенних листьев. По утрам над лугами стелился туман, белый и густой, словно молоко, а к полудню солнце поднималось высоко, согревая землю и сердца людей...

На краю села, где поля золотились рожью, а леса шумели, точно море в непогоду, стоял дом, старый, но крепкий, словно память о былых днях. За домом раскинулся сад — дикий, заросший, полный тайн. Высокие яблони, чьи ветви гнулись под тяжестью плодов, переплетались с терновником, а ветер, гуляя меж деревьев, пел песни, то нежные, то скорбные. Утром, когда солнце поднималось над горизонтом, лучи его золотили листву, и сад казался заколдованным царством, где время застыло. Вечером же, под багровым небом, тени удлинялись, и в шелесте листьев слышался шёпот прошлого...

В доме старинном, уездной глуши, Жила семья, чьи покои тиши Не знали вовсе, лишь страсти кипят, Когда наследство делить вдруг хотят. Свекровь, владычица с строгим лицом, Невестку злую считала врагом. Муж, сын покорный, меж ними стоит, Раздоры гасит, но сердце болит. Отец семейства, покойник-старик, Оставил волю, чей каждый штрих Посеял смуту и горький раздор, Разделив златом и чести убор. Свекровь кричала: «Я первая в род! Мне, как хозяйке, принадлежит доход!» Невестка молвила с тихой тоской: «Я...

— Опять без платка? — голос Анфисы Петровны прогремел под сводами столовой, где портреты предков в золочёных рамах смотрели на происходящее с молчаливым осуждением. — Или ты намерена позорить род Серебряковых своим распущенным видом? Варвара невольно коснулась оголённой шеи, где ещё теплилось прикосновение утреннего ветерка. Платок же, кружевной и душный, как семейные предания, валялся у её ног — нарочно оброненный при входе. — Простите, свекровь, — произнесла она, наклоняясь за тканью, и в этом движении была грация молодой берёзки, склонившейся над ручьём...

Воскресное утро застало Марину у окна кухни, где первые лучи солнца, словно робкие гости, золотили края медного самовара. Шесть часов — час, когда даже птицы ещё дремлют в своих гнёздах, — а она уже суетилась у плиты, будто готовилась не к семейной трапезе, а к священнодействию. Руки её, привыкшие к клавишам рояля, теперь с математической точностью отмеряли щепотки пряностей. Борщ, сваренный по рецепту, выписанному из пожелтевшей кулинарной книги, булькал в кастрюле, наполняя воздух ароматом свёклы и тревоги...