Карамель и порох. Сладкий, дымчатый, вкусный… Тодороки сделал глубокий вдох, хоть это и далось ему тяжело. В лёгких словно образовались огромные камни, что тянули вниз, а разум был одурманен этим лёгким, тянущимся тонкой струйкой, запахом. Перед глазами всё плыло, всё стало мутным и все запахи превратились в серые полоски, что вились около людей… все, кроме этого. Этот запах словно специально, нарочно выделялся среди прочих и быстрее остальных вёл к своему обладателю. С трудом оторвав ноги от пола и слегка качнувшись из стороны в сторону, Тодороки, ведомый им, рванул со всех ног, стараясь не потерять его след. Он отталкивал учеников, что встречались на пути, игнорируя возмущенные возгласы, и даже уронил стеллаж книг, следуя за запахом, который прошёл сквозь препятствие. Карамель. Порох. Нитроглицерин. — Хули пялишь, двумордый? — жженая карамель. Словно очнувшись от глубокого сна, Тодороки вздрогнул и всё вокруг приобрело свой прежний облик: мир снова стал осязаемым, а веяние запахов исчезло, сменившись реальными людьми. Он ещё несколько секунд не мог осознать, что не отводит взгляда от своего одноклассника, у которого уже ладони стали подрагивать от ярких маленьких вспышек. Все присутствующие с напряжением смотрели на них, а Каминари даже перекрестился, молясь, как бы всё в одночасье не взлетело в воздух. — Прости, — с привычным спокойствием и холодом в голосе, наконец произнёс Шото и отошёл назад с целью сесть за свою парту. — Уже третий раз за неделю, урод, — конечно, было не избежать язвительного ответа Бакугоу, — я взорву твоё ебало в следующий раз. Тодороки знал, что вопреки запретам, он точно попытается это сделать, но в последний момент остановит себя, не сможет… Не сможет не потому, что не хватит сил, а из-за учителей или, по крайней мере, учеников. Шото сам не понимал, что с ним творится. Как и сказал Бакугоу, он уже третий раз за неделю подходил к нему, несмотря на то, что сейчас вторник. Шото просто не мог контролировать резкое помутнение и бешеное сердцебиение, когда его вело за сладким запахом и приводило каждый раз, каждый чёртов раз к взрывоопасному парню. С точки зрения посторонних, это, должно быть, выглядело, словно Тодороки намеренно злит Бакугоу, ни с того ни с сего приближаясь к нему, ничего не говоря, просто пялясь. Шото понимал, что его странные действия беспокоят и напрягают не только его. Это касалось абсолютно всех, ведь блондин — бомба замедленного действия, его фитиль уже зажгли, а значит взорваться он может в любой момент. И, поверьте, зона поражения действительно огромна. В своё оправдание, Шото мог поклясться, что у него и в мыслях не было злить этого парня. Наоборот, ещё до того, как начались все эти странности, парень пытался сблизится с одноклассником, если не подружиться, то хотя бы свести к минимуму их вечные ссоры и перейти к нормальному общению. Тодороки не соврал бы, если сказал, что его начал интересовать Бакугоу как человек. В каких-то моментах взрывной одноклассник даже забавляли и умилял, но всё это казалось какими-то кирхами, цветочками, на которые легко не обратить внимание, однако сейчас всё изменилось. Шото был словно одурманен. Причём не просто запахом, но в целом всем Катсуки. Его личностью, его противоречивыми словами и поступками. Редкие моменты, когда за Бакуго тянулся этот необыкновенно манящий шлейф стали лишь катализатором чувств, которые давно таились где-то внутри. Вот и всё… Что же это за запах такой? С каких пор это началось? Ещё на первом году обучения, когда они с Катсуки только встретились, Тодороки был готов поставить на кон карьеру про-героя, поспорив, что Бакугоу Катсуки — омега. Слишком уж красивая наружность была у этого парня, даже несмотря на то, что тот слишком часто хмурился и кривлялся. Слишком уж стройной талией и соблазнительными формами отличалось его подозрительно гибкое тело, и никакой мышечный рельеф тут не мог сбить с толку. Слишком уж яркие глаза и аккуратные черты лица имел Катсуки.
1 год назад