Павел Стерхов

Батарейки придумали боги. Им нужно было время от времени отключаться от общей божьей сети и выходить из света во тьму. А там без фонарика никак. Батарейки получились что надо. Самозаряжающиеся. На двух ногах и с руками. Они шевелят конечностями и выдают энергию. Это забавляет и заряжает богов. Особенно им нравиться скопление батареек, например, футбол. Двадцать две быстрых батарейки возбуждают несколько тысяч медленных батарей и в итоге общий заряд, уходящий прямиком со стадиона в небо, зашкаливает...

У меня нет дня рождения. И никогда не было. Я был всегда и всегда буду. Все что я не видел собственными глазами никогда не существовало. То, что мне говорят про мир до и после меня это всего лишь попытки втянуть меня во Время, и назначить мне день рождения. Ведь если есть день рождения, то обязательно появится и другая дата. Может быть это кому-то выгодно. Кто-то хочет, чтобы я был хоть у чему-то привязан...

Один человек очень любил мясо, но ему было невероятно жалко животных. Однажды он подумал и решил, что больше не будет покупать мясо для пельменей. Пельмени можно вырастить, как выращивают куриц из цыплят – это была его гениальная догадка. Он открыл морозильник, достал пельмени и стал за ними ухаживать. Он поил их дождевой водой, кормил их свежими листьями салата и очень скоро они пошли в рост. Когда пельмени перестали помещаться в картонной коробке с изображением свиньи, они вылезли из нее и заняли весь морозильник...

Мы становимся Богами, когда умираем. Каждый. Там, за пределами жизни, мы все умеем все знаем и все можем. Для нас нет ничего невозможного после смерти и нам остается только править миром, который у каждого Бога свой. В божественных мирах все именно так, как мы считаем нужным. Дети чистят зубы ровно в восемь утра, жена не задает глупых вопросов, а начальник делает все чтобы Бог был доволен. Миры эти все разные. Есть крошечные с булавочную головку, а есть бесконечные, размером с вселенную...

Писатель пишет, читатель читает, но есть на земле места где все наоборот. Например, читальные залы библиотек. Даже беглого взгляда на их посетителей достаточно, чтобы заметить как многие из них старательно конспектируют чужие книги, образуя тем самым свои. Другая же часть читального зала, которая как правило в меньшинстве, спокойно пялиться в книжные страницы и даже не порывается что-то писать...

В нашу больницу ходят только здоровые. Они сидят в очередях, сдают анализы и берут больничные. Как только кто-нибудь из них становится больным, его тут же выписывают, и он идет работать, что совсем не удивительно — только больной может трудиться по восемь часов в сутки с одним лишь перерывом на обед, и только калека до мозга костей согласен получать зарплату, вместо того чтобы раздавать ее направо и налево. Врачи в нашей больнице, как водится, только самые лучшие...

Радость преследовала человека день и ночь. Она бежала за ним по утру к трамвайной остановке, шлепая маленькими ножками в сандалиях по июльским лужам; Падала на него с неба в полдень вместе с волейбольным мячом; Носилась вокруг него вечером по траве и виляла хвостом; Стягивала с него одеяло тонкими пальцами с накрашенными ногтями чтобы он проснулся и увидел звезды. Однажды человеку надоело что его преследуют, он взял веревку покрепче и привязал радость к дереву на берегу реки. — Посиди пока тут, у меня много дел, — сказал он и ушел...

Он разлюбил ее с первого взгляда. Она успела разглядеть в нем дряхлого лысого старика с потухшим взором, как только он взглянул в ее пронзительные карие глаза. — Я выйду за вас, — первое, что сказала она за мгновенье до того, как он чуть было не засиял, словно новогодняя гирлянда в приступе неожиданной несказанной радости. — И ни к чему дарить подарки, приглашать на ужин и вообще вести себя так, словно вы видите женщину первый раз в жизни. Он запустил в свою темную пышную шевелюру тонкие длинные пальцы, какие бывают у пианистов и ничего не ответил...

Когда я родился я знал и понимал все. Как устроено небо, сколько волн в океане и для чего собака предана человеку. Так же я понимал все живое: деревья и мхи, птиц и зверей, людей и насекомых, особенно мух. Последним я даже завидовал. Жужжать и биться в стекло — для этого надо ясно видеть цель. Впрочем, это надо было еще заслужить. Но мухи были того достойны. Они вылезли из навоза. Как только меня приложили к материнской груди я всосал первую тревогу и первое разочарование. Я кричал как мог, но кому интересно мнение трех с половиной килограммов...