Sloyverk. The Poet

Ты утром поднялась Так рано: Не слышал я твоих Шагов, и Сквозь сон вода лилась Из крана. Чуть после - цокот Каблуков, и Я приподнЯлся. Был Спросонок. Глядел в окно на Полумесяц. Твоих вибраций слышал Стоны В бегу средь тьмы подъездных Лестниц - Вскочил, отбросив напрочь Разум. Метнулся в коридор На ощупь. Втянул себя в одежду Разом, И за тобой - столь дикой Ночью.. Спустя минуту, встав Растерян, Перед подъездом в снег Погружен - Я осознал - ты спишь В постели Сейчас, ..меня Просив Наружу. Мой север. Стужа.

Жираф. Раз как-то океан омыл мне нёбо. И Альпы-дурни возросли из неба. В квартире той о жизни знали оба, Но слово вслух не терпит до обеда. И в час, когда едва застыло солнце Над Альпами, проткнувшими мой череп - На старом поле лицезрели овцы, Как их пастух плывет на волчий берег. И в той квартире в страхе были оба. Тетрадей клетки превратили в строчки. В соседней комнате стих нежный топот Любимой, но невидимой их дочки. Когда вдруг горы рвут на части череп. Когда все пастухи сбегут и сгинут - Ты вспомни: где-то в Африке есть берег, У озера где бродит и поныне...

Пиши легко, чтоб не влекло К словам без рифмы, без надрыва. А чтоб в могилу не легло - Пиши всегда кривой отрывок. Бог с ним, литературовед С тобой вдруг в бой и оплюет все- Зажми в ладони мой завет: Поэт над критикой смеется. Пиши то, что писать запрет, И что табу для устной речи. Ты не один, мой друг, поэт - Читатель всякий опоэчен.

Сквозь снов туман и слез дурман Мы ходим поколениями. Сердца плывут через обман И темными аллеями. Здесь плоть прикована к земле Предсмертной вздорной пляскою. И строит голова в петле Свое гнездо дворянское. Голодных слов холодный звук: Вселенная простужена. Мы издадим загробный стук, Истлев мертвыми душами. И если среди тонны льда Сердца завоют вепрями - Забронзовевший век тогда Мы превратим в серебряный.

Как относиться к жизни, женщинам, любви? - Нам камертоном служат неба ориентиры. Пока, то небо не затянет верх квартиры, И не сползет под пол иронией судьбы. Погоду суммой лет стираем за окном. Нам её новую расчертит старый циркуль. Как смерть на пальце оставляет только бирку, Так небосвод квартирный рушит всё кругом. Растет вода в иные дни, и кроме рыб, Здесь каждый каждому - мертвец и незнакомец. И чтобы выжить – всякий прыгает в колодец. Свое молчание, храня до той поры: Как солнца люстр снова ярко осветят Рельефы стен, комод, громоздкость книжной полки. Пронзится тело граммофонную иголкой, И поездов гул станет слышен на путях. Но эти дни, как всяко, ветер унесёт, И небо стянут тучи, ляжет память смогом, И кофе в чашке станет крепким, и глубоким Вдруг приоткроется забытый том Басё. А в час морозный на израненных губах Твоих потрескаются старые морщины, Проступят дамы юных лет, тех лет мужчины, Весь заоконный мир в твоих худых руках. Но старый циркуль лишь поэзия богов. Путь его грифеля - шедевр и искусство. Идем по снегу другом за другом с тихим хрустом, Лишь только колокол звонит: «по ком», «по ком»…

Предрассветная тишь городка, Что скорее деревней зовется, Сказку шьёт из льняного клубка Воркованием того голубка, Что ночует свой век у колодца. Тает шепот деревьев и трав В дребезжащую дымку тумана. Птичий нрав - Удивительный нрав: Зреть колодец, как часть океана. Птица дремлет, пока не взойдет Солнце над пробуждением нивы, И яичным желтком не зальёт Безысходность: назад и вперёд, Вот мы мертвы, и вот снова живы. Я не верю уставшим глазам. Расплывается время и местность. Навести бы зрачкам моим резкость - Может быть, этот голубь - я сам.

И мнится, мнится дивный сон. В нем дивный сын мне снится, снится. Лежит в лазуревой гробнице Любовь недаренным кольцом. И плачет, плачет в унисон Ветрам, дождям и жутким грозам Старуха дряхлая. Обозом Смерть катит, катит колесом. И тихо, тихо спит босой Младенец в старенькой повозке. Дурманит теплый запах воска Его замёрзшее лицо. И если жить с одним отцом- Знать, жить бы надо с папой римским- Он всяким дарит три ириски, И не замажет подлецом. И меркнет свет, и спит гарсон. Я не внимая мир на ощупь, Своим сознанием попроще Чуть потопчу чужой газон.

Чародей. А. А. Блоку Ветер звонко поёт над твоей головой, Словно странник заморскую песнь: То довольно мурлычет топлёной волной, То сойдет воем на полумесяц. Если ты и луною и солнцем любим - Дар твой будет безмерен и светел. Ты - наместник вселенной, земной херувим, Ты и есть вечный трепетный ветер. Знаю, дар этот страшен, но сердцем храни Мой совет на затёртой бумажке: Если рушится мир, то свой взгляд поверни К незаметному дому на Пряжке. Дух твой тайно рожден был в тревоге стихий, А крещён был рукой драматурга. Чти не требник, а томик, где спрятал стихи Чародей самого Петербурга.

Пишу "тебе" письмо и весь прошу: Прочти, но не зачитывай до дырок. Я жизнь схватил и спрятавшись дрожу, Скитаясь по углам пустой квартиры. Квадрат я, глупый, угловат и всем Я ровен. Вхожий ступнями в те тапки, Что белые летят средь серых стен, И под рыдание сгинут на площадке Подъезда, жили где глаза мои. Где ноги их вели на солнце летом. Мир сотни истин для меня таил. Но вырос не умом, как все: скелетом. Тебе хочу я очень рассказать: Как жил я эти годы, будь свет проклят. Прибытие, перрон, русский вокзал- А дальше только чувства, мысли, сопли И рваный рай внутри, и тело в миг Стыдится быть и тает безвозвратно. Душа твердит, что тело победит, И в землю пав вдруг повернет обратно. Все так и будет, может быть, но я Пишу "тебе", как предостережение: День, когда наши посетишь края, То смерти день, но скажут: день рождения.