Останься

И тут он отстраняет с силой меня от своих ключиц и тихо говорит: «Отдай эту сраную куртку. Ты больше не можешь так жить.» А я ему: «Нет. Нет.» Из моих глаз льется пелена дождя, а я просто убираю его руки от своих плеч, чтоб снова упасть в его объятия, вгрызться зубами в его плоть и никому никогда не отдавать. Идите на хуй! Он срывает с меня эту сраную куртку и я реву, реву: «Но я хочу так жить! Я только так и хочу!» Куртка исчезает, растворяется в пространстве и он наконец обнимает меня нежно, до одури в голове. Целует лицо и долго говорит о том, какая я. Но это уже очень личное. Я тебе не скажу. Ты никогда не узнаешь, что он мне говорил в этом самом восхитительном сне. Ведь там я впервые обняла его после его смерти. И я просыпаюсь в липкой кровати, в ебучей психушке и начинаю дико вопить, орать, визжать. Ко мне бегут, я бьюсь головой о железное изголовье, мне ставят укол и я обратно проваливаюсь в липкость простыней. Липкость – одно это слово описывает все мое состояние пребывания в клинике для душевно больных людей. Душевно больных…

Это было какое-то далекое космическое будущее моей нереально яркой души. Она же была яркой? Вокруг было огромное количество людей в разноцветной одежде всевозможных фасонов и текстур. Со мной рядом была моя мама. Мама плакала и тыкала пальцем в прямоугольный сияющий экран, типа такого, как в маке, где ты выбираешь, что бы тебе сейчас пожрать. Только на этом экране мы выбирали ребенка. Цвет волос, глаз, кожи. Вводишь имя и тебе выдают талон на котором написано «1456 этаж» и ты едешь на суперскоростном лифте. Моя мама взяла меня за руку и с опустошенным взглядом повела. А я все думала: « Мам, ну нахуя? Ведь это все равно не его ребенок.». Но я, покорно склонив голову, шла. Одна в черной мужской куртке среди всего этого безумия красок и вспышек неонового света. Наверное ты догадался чья куртка была на мне в этом ебучем сне? Мы вошли в лифт. Столпотворение людей. И я вижу, сквозь толпу, мелькает знакомый до боли, до тремора рук и ног, до звона в ушах, до непреодолимого желания разрушить эту сраную планету и миллионы других таких же грязных, силуэт. Он подходит, хватает меня за плечи и вытаскивает из вороха людей цветного лифта. Двери закрываются и моя мама, обескураженная, стремительно уезжает вверх размахивая талоном. А мне похуй. Мне теперь на все похуй. Я прижалась лбом к его ключицам, вцепилась ногтями в его ребра сквозь серую кофту, ту самую, в которой его убили, и вдыхала запах самого любимого человека в этой вселенной и в миллионе других. Мы – миллениум. Мы – вечность. Я тебя берегу. Разноцветные люди сновали мимо, а он держал меня за плечи и я слышала, как он дышит. И знала, как самую главную вселенскую истину: «Я не одна. Я в твоих руках.» И больше мне ничего не страшно и не больно. Меня никто не бьет. На меня боятся даже смотреть, потому что он! Он!

Спустя какое-то время я привыкла к толчкам и оскорблениям. Нет, моя воля не была сломлена. Ты просто адаптируешься, чтоб выжить. Каждый день мои любимые ритуалы очередей чертовых психов за таблетками. Унизительно-показательное проглатывание разноцветных колес и проверка – толстые пальцы медсестры лезут в твой рот, обшаривают небо. Однажды я томно застонала и облизала ее пальцы. Она толкнула меня плечо со словами: «Уёбывай в палату». А я шла и бешено хохотала и мои подружки из психушки хохотали еще громче. Подбор таблеток был очень тяжелым испытанием для моей истерзанной души. Меня кидало из одного неуравновешенного состояния в другое. Я лежала неделями молча смотря в стену. Стена. Стена. Плесень. Черная. Вода бежала от самого потолка до пола. Я ловила пальцем холодные, маленькие, вонючие капли. Ловила, пока палец не замерзал, затем ловила другим. Мне давали много ужасных колес. Таблетки, которые вытягивают из твоего подсознания в сон самые страшные твои кошмары. То, что рвет тебя изнутри. Рвет последнее, что ты заботливо прятал, бережно укрывал. Самые страшные тайны. Самую сильную разрушающую боль. Я ее никому никогда не отдам. Это все мое! Это мое идите на хуй! – так я и кричала тупой психиаторше, когда она заставляла меня рассказывать свои сны. Но сейчас я расскажу один сон. Я расскажу их все в своих личных мемуарах ебанутой самки. Но сейчас будет один… Легкий для тебя, ты же читаешь это? Но один из самых тяжелых снов для меня. Говорят, что любовь – это хотеть касаться. В этом сне я касалась его впервые после его смерти.

Толстая женщина отвязала мои руки и ноги от ледяной кровати. Я хотела затащить свои конечности под одеяло, но у меня не хватило сил. От жёстких вязок все мои мышцы окаменели и затекли. Не знаю сколько я так лежала. Может быть пять минут, может быть пять часов. В комнату вошла другая женщина и приказала мне встать. Я опущу описание подробностей сбора анализов в психушке. Не буду рассказывать как тебе в задницу суют железную палку с наконечником из ваты, как километровой иглой берут кровь откуда это возможно и засовывают руку по локоть во влагалище до самой матки. Мне было плевать на все эти процедуры. Мне было просто неимоверно жалко себя. Жалко ту личность, которой я была ещё месяц назад. Со мной обращались как с лишайной бездомной собакой в этой больнице. И не только со мной. С сумасшедшими старухами, непонимающими ничерта, жрущими свое дерьмо, блюющими себе в тарелку и снова сжирающими это, обращались ещё хуже. Их били. На меня поднимали руку в исключительных случаях, когда я становилась буйной. А буйной я становилась, когда видела как медперсонал бьёт этих старух, или когда меня толкали медсестры, или когда обзывали. Но сотрудники сего замечательного заведения быстро урегулировали все конфликты. Они били, скручивали толпой, привязывали к кровати и обкалывали аменазином. И ты погружался в липкий тянущий сон. Твои руки и ноги выворачивало. Шея запрокидывалась, глаза закатывались. Остервенелая чёрная пустота все так же разъедала твою душу изнутри с пробуждением, но ты уже не мог защищать себя. Ты не мог даже собрать в кучу свои хаотичные мысли и воспроизвести их вслух. Что уж там говорить, иногда ты даже не мог подобрать свои слюни.

Я открыла глаза и ощутила ноющую выворачивающую боль во всем теле. Оно меня не слушалось. Яркая лампа на потолке крутилась в замысловатом танце. Её свет пронзал мой череп. Я пошевелила пальцами рук, но руки поднять не смогла. Оторвав голову от подушки, я лицезрела всю прелесть своего худого обездвиженного тела. Мои руки и ноги были привязаны грубыми тканевыми веревками к железной узкой твёрдой кровати. Из локтевого згиба правой руки торчал котетер с капельницей. Левое предплечье было туго перебинтовано грязными кровавыми бинтами. Всё моё тело изнемогало от боли. Сколько я лежу здесь привязанная? И тут я все вспомнила. Я все вспомнила... В моей голове молниеносно пронеслись события предыдущего месяца. Всепоглащающая чёрная тоска проникла в каждую клетку моего истощенного тела. Она забирала меня снова в чертоги пустоты и отчаяния. Ощутив эту, разрывающую меня на части, пустоту, я перестала чувствовать физическую боль. Мне захотелось отрубить себе палец, разрезать лицо кухонным ножем, что угодно, лишь бы заглушить физической болью боль моей разъебаной души. Я хотела закричать, но у меня не хватило сил. Вокруг меня лежали смирно под одеялами свертки людей. Они дышали, шевелились. Комната была пропитана запахами мочи, говна, плесени, грязных тел. В двери вошла толстая женщина в чистом зелёном брючном костюме, наклонилась надо мной и железным тоном сказала : "сейчас я тебя отвяжу, если ты начнёшь материться и драться как позавчера, я сделаю тебе укол аминозина и ты снова ляжешь спать на вязки." я моргнула в знак согласия. В моей памяти замелькали мутные картинки: мама держит меня за руку, меня ведут в машину скорой помощи, затем толпа людей раздевает меня, толкают под холодный душ, я кричу, я обзываю их суками и мразями, они надевают на меня вонючую жёсткую ночнушку, они толкают меня бесконечно. Я не даю к себе прикасаться. Они связывают меня, мне больно. Меня держат и ставят один укол за другим.

Я не считаю, что какое-нибудь событие может разделить жизнь на до и после. Я считаю, что таких событий может быть несколько. Сейчас я знаю, что в будущем у меня произойдёт ещё что-то глобальное. Жизнь всегда вставляет нам палки в колеса. Точнее, мы сами себе их вставляем. Я уничтожила свою жизнь. Разъебала в пух и прах. Я никого не виню в своих бедах. Я одна во всем виновата. Так уж сложилось, что я самый ебанутый человек из всех, кого мне приходилось встречать. А встречались мне самые различные люди. То были и отвратительные уебки, готовые продать все самое родное в своей жизни. Были и добропорядочные семьянины, друзья и, можно сказать, святые люди. Но всех их объединяло одно. Они не были похожи на меня. Если вы хотели легко провести свое время за прочтением этих рукописей, то вам определённо стоит отложить их. Потому что здесь будет грязь, ложь, предательство вселенская боль и откровенное блядство. Чтоб полюбить меня, вам придётся возненавидеть меня тысячу раз. Но что есть любовь, если не смесь отвращения и безграничной нежности? Итак, я думаю стоит начать мои мемуары с психиатрической клиники, в которую мне довелось попасть.