Адиса Урусмамбетова

Ощущать тебя мне стало мало. Я хочу быть твоим всем. Ты улыбаешься мне в моих снах, ты открываешь мне глаза, и когда я закрываю их, я вижу тебя. Я хочу стать твоей осенью. Золотистым листопадом, теплым свитером, горячим кофе. Я хочу стать зимой для тебя. Снеговиком, которого ты лепишь, снежинкой, которую твоему языку упрямо хочется поймать, или пледом, которую ты оборачиваешь на себя, пытаясь согреться. Я хочу стать твоей весной. Грозой среди белого дня, растущим цветком, журчащей речкой. Я хочу стать твоим летом. Теплым, насыщенным днем, освежающим напитком, или подтаявшим мороженым. Я хочу быть для тебя всем. Как Кай и Герда или  Алиса и Шляпник. 

Она была звездой А кто был я? Не знаю Она стояла там, вдали, Я видел ее руки! Я обещал себе, Я знал, Я видел, Но все же дотянуться до тебя хотел Я руку протянул, Так далеко, Но тщетно, И каждый день смотря наверх Я замечал, Что звезд других сияние-ничто Но так же знал, Что звезды угасают. А ты,  ты та далекая звезда До которой мне не дотянутся никогда

А помнишь те темные ночи, когда луна, как огонек факела, повисал над уже голыми деревьями? Помнишь ту телефонную будку, за которую я судорожно хватался в надежде услышать твой голос? Помнишь тот плед, что уже износился? Помнишь как мы бродили по улицам в поиске друг друга? Не помнишь? Скажи же, скажи что ты помнишь. Я расскажу тебе то, что действительно помню, что отпечаталось у меня в голове, и вспоминая об этом, я чувствую запах дождя, мокрого асфальта, рома и тебя. Ты пахла персиками, о да. А еще, иногда, ты пахла солнцем, воистину. Особенно той ночью, когда мы забежали в закусочную «интернациональ». Но в моей комнате ты пахла мной, а я тобой. А помнишь как мы убегали от офицера, за то что я нарвал тебе белые сирени в городском парке? Я помню. Ты смеялась звонко, так, что все оборачивались на нас. Мы оставляли за собой шлейф счастья. Бежали туда, где нас не догонит даже самый быстрый офицер. Еще я не забыл как мы сидели на сыром и холодном чердаке, я рассказывал тебе о моих путешествиях, и ты мне никогда не верила. Действительно, я никогда не путешествовал. Я путешествовал в своих грезах, путешествовал с тобой. Мы держались за руки, смотрели на большой дом и мечтали о нем. Я танцевал с тобой, закручивая тебя как кувшинку на воде. Гладил тебя по волосам что бы ты уснула. Поднимал тебя на руки, потому что старая обувь тебе натирала. Забыла? А я нет. Я включал патефон. Украшал уродливую комнату, которую снимал марки. Просил одолжить мне кресла, мои поломались. И, откупоривая бутылку самого крепкого рома, которую я купил за последние марки, ждал тебя. Я всегда тебя ждал. Теперь это ты ждешь меня,верно? На том месте что называется «рай»? Но разве мы уже не были в раю? Что то я припоминаю. А сейчас, держа в руках дырявый плед и сломанный патефон, я кладу на сырую землю белые сирены с городского парка. Пожалуйста, никогда не забывай меня, не забывай даже если ты мертва, даже если тебя нет. Не забывай о нашем месте, что называется «рай». 

Во мне растут цветы, я влюблена. Я влюблена во все что есть: В теплую осень В свистящий ветер В пальто И даже в карие глаза. Я люблю просыпаться и, увидев золотые листья, вспоминать о тебе. А еще, при виде ягод, слышать твой запах. Малина, голубика и бузина. Во мне светит солнце Бушует ураган Стрекочут сверчки. Я влюблена? Возможно.  Запах книги вечером под одеялом, хоть оно и не греет как ты. Шумный телевизор, хоть он и не сравнится с твоим звонким смехом. Кружка с какао, хоть ты и не касаешься моих губ.

Моя первая любовь с запахом корицы. Я полюбил ее весной. Когда февральский снег уже подтаял. Я помню, как придя домой, включал ее любимые пластинки. Сонил Санта, Эдмунд Деда, Молли Дрейк. Я вовсе не любил их музыку, но я любил ее и мне этого хватало. Я представлял что завтра, встретившись в библиотеке, подарю мой поцелуй, скажу, что тоже увлекаюсь чтением, хотя не нравится мне ничего. А может, подойду бесшумно к ее дому, и камнем стуку об окно. Но что тогда? Ведь так нельзя. И что же говорить? Не знаю. Так получается всегда, и не выходит никогда. И перед сном я представлял: моя Эрато в черном платье, под блеск луны заходит в дом, где каждый черт в своих костюмах сидит угрюмо - в роксах ром. А я стою  и вижу как, она, своею плавною походкой,садиться к полному глупцу. И я вошел, во фраке сером, подсел, подвинул чурбана. Достал кольцо, поправил галстук, сижу и больше ничего. Не смог связать я и двух слов, не смог признаться в чувствах. А та, встает и хохотнув, передвигается по залу, ища кого ж обмануть. В итоге, я сам того не замечая, стал самым глупым дураком. Я полюбил корицу, книги и пластинки. Но разлюбил ее весной, когда февральский снег подтаял, когда моей заменой стал бесчастник. А я сижу и слушаю беседы, в том доме где глупцы везде. *Эрато - Муза любовной поэзии в греческой мифологии, одна из девяти муз-сестёр, богинь наук и искусства.

Если ты придешь ранним утром, я расчешу твои волосы и покормлю свежими фруктами. Если ты придешь когда будет идти дождь, я дам тебе зонт, а если зонта нет, отдам тебе свой поцелуй. Если ты придешь субботним вечером, я поставлю вальс, и мы будем танцевать пока наши ноги не натрутся до крови. Если ты придешь темной ночью, мы будем сидеть на крыше и считать звезды. Если ты придешь с улыбкой, я покачаю тебя на качели. Если вместо улыбки слезы, я обниму тебя, одолжу мой свитер. Если ты не придешь ко мне никогда? То не знаю что буду делать я. Кушать одной, собирать упавшие звезды и смотреть на ветер что покачивается на качелях. Я буду стоять в свитере посреди дождя, и, танцуя вальс, вспоминать тебя.

Она была бабочкой. Действительно. Бабочкой, которая садилась на уродливые цветы, и это цветы уже не выглядели так убого. Ее крылья, точно бархат, подымались и опускались так нежно, так грациозно. Она порхала так, что хотелось смотреть на нее днями напролет. Я был рад, что она обратила внимание на такой уродливый цветок как я. Ведь она так красива… особенно в лунном свете, когда ночь окутывает весь мир и делает с людьми необъяснимое. Еще когда туман опускался и прятался в наших волосах, в ее каштановых кудрях, и, оставляя влажный след, перебирался к пальцам. Я не мог отвести взгляда от ее глаз: две пуговки, в которых была жизнь, они были переполнены ею. От ее губ, что так мягко расплывались в улыбке от моей глупой и вовсе не смешной шутки. От ее носа, что нюхал вино, вишню и цветы. Уродливые цветы.