Dichelloff

История, как старый склеп, иногда распахивает свои врата, выпуская на волю страшные тайны прошлого. И тогда современные, кажущиеся безобидными слова вдруг обнажают свои ужасающие, окровавленные корни. В...

Эту историю, как и многие другие зловещие откровения, поведал мне мой неумолимый разум – мрачный импресарио кошмаров, неустанно подбрасывающий ужасные идеи в тихий омут моего сознания. В одно обманчиво...

В заколдованном сердце сибирской тайги, где вековые ели шепчут свои древние сказания, а зеркальные болота рямов и озер хранят безмолвные тайны, приютилась деревушка с простым, но душевным именем – Таёжная...

Этот случай, словно заноза, впился в память Ивана Егоровича, обратившись в окаменевший след от сапога на весенней грязи, выжженный палящим солнцем. Жизнь в тихой деревушке текла своим чередом, как мутная река. Кто проворнее – мотался на вахты, обирая хозяев до нитки, кто-то корячился, разводя скот, а кто-то, словно падальщик, собирал дикоросы, выжимая из природы последние соки. Но однажды, летним утром, когда влажный воздух еще хранил дыхание ночной росы, тишину кладбища разорвал вопль – истошный, дикий, нечеловеческий...

Эта история – не высеченная в камне истина, а лишь призрачный сон, сотканный безымянным гением. Я же, словно старатель, отыскавший алмаз в темных недрах бессознательного, терпеливо гранил его, высвобождая все ужасы сокрытые между строк. 30 дней без сна – адская симфония безумия в застенках СССР В лабиринтах истории тоталитарных режимов, где человеческая жизнь – лишь пешка в безумной игре, таятся чудовищные рассказы об экспериментах над людьми. Один из самых жутких эпизодов этой зловещей летописи связан с Советским Союзом...

Эта история – не плод больного воображения, а осколок тайны, вырванный из пасти засекреченных архивов КГБ СССР, долгие годы погребенный под спудом молчания. Словно челюсти стального чудовища, с грохотом захлопнулись массивные ворота за последним сотрудником, покидавшим корпус 31. Эта невзрачная серая пятиэтажка могла бы раствориться в безликой симфонии промзоновских строений, если бы не зловещий оскал высокого бетонного забора, увенчанного колючей проволокой, словно терновым венцом. Ворота, казалось, способны выдержать натиск целой армии, наглухо отрезая взгляд от внешнего мира...

Это не плод моего вымысла, эти откровения извлечены из безбрежного океана информации, разбросанной по всем уголкам необъятного информационного пространства. Приготовься. То, что я поведаю, может навсегда изменить твое восприятие себя, стать спасительным маяком во тьме неведения. Правило первое: твой разум – искусный лжец, плетущий неустанно сказки о том, кто ты есть, на что способен, каких вершин можешь достичь. Но помни, 90% этих историй – лишь мираж, сотканный из твоих же внутренних убеждений и первобытных страхов...

Далеко на севере, затерянная меж изумрудными торфяными болотами и корявыми, скрюченными лесами, ютилась деревушка, чьё имя стёрлось с карт времени. Старики нарекли её просто – Согра, до ближайшего поселения вёрст пятьдесят непролазной топи. Мало кто решался туда соваться, дорога, словно змея, терялась в трясине, затягивая путников в свои холодные объятия. Шептались, будто дорога эта – живое существо, капризное и злое, кому позволяет пройти, а кому уготовила бесславный конец. Жили в Согре впроголодь, собирали рыжики да лисички, вылавливали плотву в мутных заводях, да ставили силки на зайцев...

В наших краях обитает существо, достойное пера натуралиста и кисти художника – эдакий скромный гений маскировки из семейства то ли бобровых, то ли выдровых, – впрочем, это детали для зануд-биологов. Главное – это его образ жизни, полный таинственности и достойный детектива. Заметить его – задача, достойная Индианы Джонса, что, конечно, подогревает споры о самом его существовании. Пока трудолюбивые бобры, эти лесные дровосеки, валят лес, наш герой, подобно искусному финансисту, подбирает оброненные ими активы...

Чёрный юмор. В некоей Богом забытой деревеньке жил да был один мужичок. Не то чтобы он был великим мыслителем или выдающимся академиком, скорее, обыкновенный копатель колодцев, эдакий сельский интеллигент с лопатой наперевес. Копал он однажды яму, ни больше ни меньше, всего-то в пару метров глубиной, и тут – бац! – металлическая дверь. Ну, открыл, разумеется, и обомлел. Не от восторга, надо полагать, а от перспективы вылезти из этой дыры да пойти коров доить. Мужик наш, прямо скажем, не был любителем высокопарных речей, предпочитая делом заниматься, а не языком чесать...

Чёрный юмор. – Жилин, неужели это ты, эстет и отличник Серёга? – воскликнул, лучась голливудской улыбкой, юнец лет двадцати трех, обращаясь к копателю могил. – Сколько зим, сколько лет! Как поживаешь в этом… живописном месте? Серёга, не отрываясь от своего благородного труда, буркнул: – Да я это… как говорится, сам не выбирал. Так уж вышло. – Дима я! – воскликнул юнец, словно Серёга мог запамятовать столь блистательную персону. – Дима Власов! Помнишь, как в школе безобразничали? А я сразу после школы, как истинный сын своего отца, пошел по его стопам...

Василий Сергеевич был столпом села, живой легендой, чьи корни вросли в эту землю глубже вековых сосен. Почти полвека он, словно капитан верного корабля, вел администрацию родного села сквозь бури перемен и штормы безвременья. Здесь, где его прадеды воздвигли первый сруб, где каждый камень дышал историей его рода, он был не просто главой, а душой, сердцем этой маленькой вселенной. Уйдя на заслуженный покой, он не оставил бразды общественной жизни, его голос звучал на каждом мероприятии, его мудрость направляла совет ветеранов...