Истории. Выдуманные и нет.

Мы сидели в кафе за столиком. Пили запотевший «Holsten». Она не поднимала глаз.      - Ты можешь спросить у меня всё, что хочешь, - произнесла Она. – Есть лишь два вопроса, на которые я не знаю ответов.      - Какие?      - Ты всё-равно рано или поздно их задашь. Начинай.      - Где твоя коса?      Она невесело рассмеялась:      - Неужели это всё, что тебя интересует! Зачем мне коса? Я забираю души, а не рублю головы.      - Ты забираешь сердца?      - Ты очень наивен, если думаешь, что душа находится в этом венозном пульсирующем мешке.      - Она в голове?      - Да.      - Сколько тебе лет?      - Много...

Мрачное, мудрое, словно перезревшее солнце неумолимо и увесисто передислоцировалось в надир, напоследок высветив гибнущими всполохами металлическую громаду Олимпа. Такая спешка была более чем обоснована и понятна любому, чья рабочая смена не включает в себя личное время. Солнце заканчивало свой рабочий день, и ему было глубоко плевать на все перепитии и жизненные каноны, густо населяющие каждый разумный клочок вечно умирающего мира. Всегда так было. Это критическая точка, возникающая когда ответственность превышает допустимые нормы, и становится просто безразлично. Ведь такая ответственность требует наличие соответствующего поста...

Дождь кончился, и ветер гулким басом водосточных труб прогонял остатки туч туда, где они могли наплакаться вдоволь.      Дождь оставил на земле размазанные пятна глубоких луж, и каждый желающий мог, проходя мимо, посмотреть в них, увидеть своё лицо и вернуть на место сбившийся локон волос, или поправить кепку, или просто, оставшись довольным своим внешним видом, улыбнуться себе и пойти дальше.      Но желающих не было.      Воздух ещё был насквозь пропитан студёной сыростью, а на улице по-прежнему было довольно свежо.      Дождь прошёл, но осадок его правления, результаты вверенных ему полномочий уходить не собирались...

Человек проснулся в три часа ночи в своей постели от приступа кратковременной асфиксии рядом с любимой в какой-то мере женой, прожившей с ним около четверти отпущенного отрезка, и не смог вспомнить её имени.      Он прошёл босиком на кухню, открыл кран, чтоб не скучно было; окна, чтоб выветривался сигаретный дым; сел за стол и начал писать:      «1. Я лежу в постели с человеком, имени которого не могу вспомнить.      2. Я должен вспомнить имя этого человека, в противном случае моё общение с ним станет затруднительным.      3. Я…»      Тут он остановился. Закурил. Что-то шевельнулось, робко дёрнулось в той части мозга, которая отвечает за память...

- Что это за озеро, не знаешь?    Я вздрогнул и нехотя поднял припухшие веки: где-то возле Караболки дорога стала внезапно ровной - что было нехарактерно для трассы АН-7 образца 2013 года - и я, похоже, на несколько минут задремал.    Саня вёл фуру молча, о чём-то, видимо, задумавшись и не глядя в мою сторону.    - А? - спросил я, не желая отпускать накатившую дремоту.    - Вон то озеро, - он показал рукой в правую сторону дороги. - Ты там не рыбачил?    Я, зевнув, приподнялся на топчане и взглянул в заданном направлении.    - Не-а, - не кривя душой ответил я, несколько раздражённый тем, что мой священный сон посмели прерывать подобными пустяками...