dr. Серёжа.

Полигамия художника. Как будто фрагмент фрески русской иконописи. Девичья печаль. Утончённый лиризм. Доверчивость в склонённой рыжеволосой головке. Наивное целомудрие и невинность женственности. «Светловолосая обнажённая», пожалуй, лучшая из картин Модильяни. * * * Позвони мне, позвони… (Р.Рождественский. «Позвони мне, позвони») ...Это будет весной. Да, весной. Вечером. На закате. Будут петь соловьи. Бывает в соловьиной песне и сорок коленцев, но обычно - пятнадцать или двадцать. Если появляется соловей - мастер, то другие вторят ему. Райское наслаждение, от которого таешь. Да, будет весна и соловьи. Я буду без очков. Да, без. В голубых линзах. Но без косы. С детства не нравились голубоглазые блондинки с косой. А ему - наоборот. Такая невезуха. И в школе также было, с другим, чтобы с голубыми, и с русой косой. Но, что делать? Всё татаро-монгольское иго, вот ведь как, уже столько веков прошло, а глаза остались их - раскосые. Ну, ничего – «неприятность эту мы переживём». Имя менять не буду. Нет. Конечно, было бы лучше стать Татьяной или Екатериной, но я уже привыкла к своему. Привыкла. Да и все равно - ему подходят по совместимости: Ирина, Алина, Нина. Не успеть уже поменять, это так долго. До весны не успеть. Нет. Ведь сколько времени еще уйдет на омоложение: пластика, пилинг, липоксация... Нет, не успеть. Останусь прежней. В комнате будет полумрак. Красный свет. Этот, возбуждающий чувственность красный луч. (Раньше были такие фонари, чтобы печатать - проявлять - закреплять. Надо найти, где-то валяется). Будет обязательно красный свет. Обязательно при красном свете. Я буду в чулках. Кружевных. Нет, в одном. Да, точно - в одном. Синем. Но кружевном. Красиво. И белье... обязательно кружевное. Много белья. Очень много белья. И как можно больше крючков. Как можно больше. Главное не цель, а путь к её достижению: «цель - ничто, движение – всё». Да, цель - не главное. Её можно вообще не достигать. Это не важно. Да, не важно. Главное - поиск. И будет музыка. Непременно. Морис Равель – «Болеро». Диалектическая спираль. Эти чудесные, сказочные звуки флейты, кларнета, фагота, трубы, саксофона... Но, как жаль, все будет длиться только 14 минут 50 секунд. Главное успеть. Главное успеть. Ох, эти крючки... Всё по спирали, от закипающего молока до кипения, главное успеть. Лишь бы не подгорело. А то ведь какой запах будет. Да, ужасный запах убежавшего молока. Никакой апельсин не спасет. Духи с запахом апельсина? Надо будет капнуть несколько капель сока из цедры на красное стеклышко фонаря, запах распространится по всей красной комнате. И немного духов. Хорошо бы «Эллипс» - беспроигрышный вариант. Но их давно сняли с производства. Глупые арабы. Сняли с производства. А какой был запах. Да ладно. Будет запах «Пятого авеню». Запах «Пятого»? Боже, что за запах? У подоконника? Нет, не представляю. На столе? Представляю, но как-то... У дерева? Да. У дерева представляю. Да, хорошо. У дерева. А может быть традиционно? На кровати? Или не традиционно? Господи, опять муки выбора. Сколько же можно. Как бы не повторить участь Буриданова ослика. Нет- нет. Всё-таки я - не ослик, я - она, а он - это он. Как-нибудь сориентируюсь. Справлюсь. Да, должна справиться. Но «Ветки персика»... Как там всё сложно. Всё перепуталось в голове. Лодочки... верблюды... это невозможно запомнить. Что делать? Буду подглядывать на «Ветки» из Яндекса. Да, поставлю ноутбук рядом. Он разрешит. Я знаю. Он добрый. Он разрешит. Главное уложиться во времени. Хотя цель - не главное. А что же главное? Ничего не понимаю. Однако, всё будет хорошо. Да. Я уверена. Главное - вести себя плохо. Плохо. Это как? Да неважно. Надо будет непременно выпить что-нибудь, расслабиться. Виски? «Белую лошадь»? Лучше коньяк. Да, коньяк, не важно - какой, я всё равно ничего не пойму. Он пить не будет. Он хочет всё запомнить. А я хочу всё забыть. Сразу. Всё. «Чтобы не было мучительно больно, а было мучительно приятно». Выпью. Да... Всё было так просто. А теперь? Это невозможно. Лучше не думать. «Когда думаешь, становишься одинокой...»

Трагедия хабанеры... Опера. (по мотивам новеллы Проспера Мериме). Музыка: Ж. Бизе. Либретто. (Случай из жизни студентов 2-го тысячелетия н.э.) Партии: Кармен – начинающая, но очень способная стиляга, студентка 1 курса областного института искусств. Дон Хозе – студент-отличник. Эскамильо – тореодор-баскетболист. В массовых сценах заняты солисты, хор и оркестр Большого театра СССР. 1-е действие. (Увертюра). Оживлённая площадь на улице Коммунаров, у здания института. Весна. У входа в ВУЗ стоит задумчивый Дон Хозе. Внезапно раздаётся шум. Студенты выводят вырывающуюся Кармен. Страшное преступление совершила она – не сдала зачёт по представлению в лицах марксовой формулы: «товар - деньги – товар». Товарищи-комсомольцы поручают Хозе охранять Кармен от соблазнов и помогать ей в получении зачётов. Они уходят. Воодушевлённый и дисциплинированный Хозе сразу приступает к исполнению комсомольского поручения (вынимает из кармана логарифмическую линейку и считает на ней разницу между доходом и прибылью). Но Кармен не обращает на него внимания и, танцуя, поёт свою безыдейную песенку о так называемой «свободной любви» (хабанеру). Она зовёт своего новоиспечённого опекуна покинуть суетливый институтский мир и отдаться восторгам упомянутой любви. Очарованный красотой и обаянием Кармен, Хозе забывает о комсомольском долге и после несомненной душевной борьбы признаётся девице в любви. Хитрая Кармен увлекает Хозе в логово стиляг – Чулково. Несколько дней ни Дон Хозе, ни Кармен не появляются в институте. Ходят мрачные слухи о том, что Хозе женился, другие утверждают, что он ещё жив, и его недавно видели в павильоне ПК и О, где он в нетрезвом состоянии отплясывал рок-н-рол, некоторые припоминают, что видели его у кинотеатра им. Бабякина на «Кружке пива»… 2-е действие. … Яркий весенний день. В городе – праздник и веселье: на матч с курсантами и офицерами артучилища прибыла команда тореодоров-баскетболистов из Севильи, а с ней знаменитый Эскамильо – храбрый и профессионально длинный красавец-любимец толпы… В таверне «Фабрика-кухня» по этому случаю особенно оживлённо. Здесь за сосудами с соответствующими напитками тореодоры встречаются со своими поклонниками и многочисленными поклонницами. Эскамильо поёт свои прелестные куплеты о романтике баскетбола: Тост, друзья, я ваш принимаю, Тореадор солдатам друг и брат, Храбрость солдата я уважаю, С ним стакан осушить всегда очень рад! Все присутствующие – в восторге, особенно - представители артучилища, которые приветствуют славного тореадора Шотландской застольной - Роберта Бёрнса - в патриотичном русском варианте, с обращёнными к официантке стаканами: - Налей, Выпьем, ей богу, Ещё, Наташа, портвейну, Стакан последний в дорогу - Бездельник, кто с нами не пьёт!.. Кто врёт, что мы, брат, пьяны? Мы веселы просто, ей-богу, А последний стакан будем мы поднимать За великую Русь, нашу Родину-мать. Неожиданно входит Кармен. За ней, как тень, следует угрюмый Хозе. Кармен больше не любит его, и он переживает все муки отвергнутого любовника. Кармен поёт. Трагически и пророчески звучит голос Кармен: - Я сегодня выпимши, потому смеюсь и подохну от смеха!.. Её унифицированное сердце полно пламенных чувств к красавцу Эскамильо. Тореодор-баскетболист замечает любвеобильные взгляды Кармен. Он поражён её красотой. Раздаются звуки барабана – сигнала к началу встречи тореодоров Севильи и артучилища. Баскетболисты уходят. Эскамильо бросает Кармен баскетбольный мяч – знак преклонения и страсти. Она хочет идти вслед за весёлой компанией и новой любовью. Но, потерявший от горя голову Хозе, не пускает её. Он умоляет Кармен возвратиться в Чулково, к очагу их былого счастья, просит не отвергать его любви. Но Кармен непреклонна. Она слышит победные мелодии гимна тореодоров Севильи (марш тореодоров). И спешит к выходу. Обезумевший Дон Хозе бросается на Кармен и закалывает любимую логарифмической линейкой (25 см!). Входит комитет ВЛКСМ. Несчастный Хозе отдаётся в руки правосудия. Конец.

«Дети изрядного возраста или «Женщины Лазаря». Мнение дилетанта. Чтобы у неё снимали лифчик, трусики, вообще чтобы раздеваться для мужчины - этого не было даже в её подсознании. Бывает же такой «образ любви», где главное свой дом и гнездо детей и внучат. Темноволосая претензионной национальности девушка в одном из своих сочинений написала, что семнадцатилетняя Барбариска инстинктивно «попыталась было помочь, но честно не знала, что надо делать, и потому просто, как ребёнок, поднимала руки, чтобы удобнее было стягивать никак не прекращающуюся одежду … развела колени. И (вдруг почувствовала) дикое, тесное ощущение чего-то инородного внутри себя. (Она)… прислушалась к себе – странное круглое ощущение между ног, будто туда со всего размаху ударили кулаком или пришлось долго, целую вечность, скакать верхом. (Он) вдруг обернулся к ней всем телом, так что она увидела у него между ног» то, что изобразила Орлан в «Происхождении войны», и «что не успела да и не хотела ни рассмотреть, ни понять, и тут же испуганно отвернулась». Возможно, так девушка вспоминала себя, семнадцатилетнюю – все ведь пишут о себе, даже если переписывают телефонный справочник, как объяснила рыжая барышня, «Золотое перо». Какие они теперь (за редким исключением, исправляемым всё-таки прожорливым змием - временем)? Становятся Большой Нинелью. С обсценной лексикой, и до этого - женской логикой, ханжеством, лицемерием, бессонницей, пансионом, одиночеством, сублимацией прозы и стихо, болезнями не семнадцатилетней девушки, до смерти - детьми, но теперь «детьми изрядного возраста» и сохраняющейся способностью «развести колени и ощутить что-то тесное, инородное внутри себя». Иллюстрация. "Ева" (трансформация Барбариски в Большую Нинель) картины Харменса ван Рейн Рембрандта "Адам и Ева".