зиновий тряпочкин

Горькими словами обличал робкого офицерика, служившего в войсках безруких архитекторов: замок из кубиков был пасмурен и дик. Славного русского инвалида клеймил мямлей, «нирыбойнимясой», космополитом и иностранным агентом, и, почему-то, ябедой. Руки, когда-то выкрученные из офицерика, теперь на глазах вояки вкручивал какому-то незнакомому прохиндею, однако, и здесь офицерик показывал себя верным последователем испанского квиетизма и неуклюже, про себя, цитировал «Духовный путеводитель». Тогда набегала...

В замасленных тетрадях заповедовал отпяливать несусветное, отсылать от себя гонцов неведомой печали, да зажёвывать натощак три чайных ложки чабреца: выведал где-то, что помогает при отхаркивании, почел нужным оставить потомкам. Далее освещал трудовую деятельность, в раннем-де детстве служил в избирательной комиссии N-ской губернии на внештатной должности регистратора иссушения душ человеческих, где задержался впрочем недолго. В дальнейшем занимался благотворительным оксидированием оловянных вдов...

Главный талант Сергея обнаружился сразу: семейному смущению не было предела, когда к попе только что рожденного Сереженьки прилипли деньги. Несколько минут назад выданные акушеру отцом Сереженьки: безмерная, тщательно подсчитанная благодарность за успешно проведенные роды мальчика (в тех местах случалось, что за девочек доктора доплачивали сами). Лежали в кармане медицинского халата. И вот в следующий раз акушер по своей надобности берет ребенка на руки, и тут-то неизвестной силой и случилось, и содержимое карманов облепило попу малыша в два слоя...

Когда Марина вредничала: отказывалась доедать кашу, убирать игрушки, сообщать о надобности справления естественных нужд, - бабушка зачем-то называла ее белой костью, барчуком, сибариткой, другими словами с привкусом классовой ненависти. Прихотливость словоупотребления завораживала Марину. Она была девушкой с филологическим чутьем и понимала себе так: сибиритка - бабушка не умеет правильно выговорить, вон - беззубая стоит, - это девочка, которая живет в Сибири. Марина, действительно, жила в Новосибирске...

Тонкость кружева испытывай манером изысканным: накрой им клетку с певчей птицей – будет ли сквозь. Ежели нет – читай, позабыл ту, тоненькую дурочку. А там ведь главное, доподлинно знать, что довелось тебе: рассвет вспоминания, потемки отзвучия, подобные полупозиции положительно покоряли. Поведай, пожалуйста, подробней. Затруднительно, разве в известном стиле, через проймы, дающие разглядеть и, пресловутый, стоящий пред самым касанием губ, и руку ее, как бы из робости, не берет, и паузы длит увлеченно...

Прежде всего наряжался в дырявую бумазейную пижаму. Затем начинал громко проповедовать "принцип внутренней автаркии", совершенно не считаясь с интересами окружающих. Наиболее удачные сентенции находил уместным заканчивать заливистым тявканьем. В соответствии с провозглашаемым пробавлялся прогорклым печеньем да промозглым чаем. Сий замысловатый манер существования был свойственен Хомякову всякий раз, когда его благороднейшими намерениями пренебрегали. Кто-то в таких ситуациях напивается, кто-то - заглядывает в бездну, кто-то, напротив, - спокойно перемещается дальше...