Федореев Алексей ( Мистические истории )

Тени прошлого вновь ожили, пляшут в уголках моего зрения, ускользая, стоит лишь попытаться поймать их взгляд. Говорят, периферийное зрение острее — вот и я ловлю их движение боковым зрением, но стоит повернуть голову — они исчезают, словно мираж. Снова эти навязчивые гости поселились в моей голове, и я вынужден коротать дни в доме брата и его супруги, пока чиновники не найдут для меня пристанище. Предыдущее место пришлось закрыть, но я не в обиде — там вечно стоял чей-то крик, не дающий уснуть по ночам...

Я глубоко вдохнул и вошел в вестибюль Ревью, правительственного учреждения, расположенного в центре города. Это место было настолько стерильным, что больше походило на больницу, чем на современное офисное здание. В воздухе витал слабый запах фруктового освежителя, смешанного со старым табачным дымом. Не было ни окон, кроме входной двери, ни мебели, ни украшений – только низкий маленький ресепшен и постоянное гудение верхних светильников. Я постарался выровнять дыхание, прежде чем идти дальше. Это было не похоже на любое другое задание, которое я когда-либо получал...

У моей сестры сердце было мягче весеннего мёда. Такая добрая душа… что даже удивительно, как оно не растаяло от всех невзгод. Она рыдала над старухой, несмотря ни на что – а может, именно из-за всего. Помню, как обнимала её, пока она плакала, – мы обе в саже, её пальцы обожжены от того, что она держала дверцу печи, словно ангел-хранитель, готовый принять на себя любой удар. После слёз она замкнулась в себе, став похожей на раковину, спрятавшую свою нежную сердцевину. Молча следовала за мной по этому...

Я не собирался создавать культ лягушек. Всё началось случайно, и я даже не предполагал, к чему это приведёт. Первую лягушку я назвал Кузьмой, в честь парня, у которого мой отец покупал таблетки. Это имя казалось подходящим — такое же характерное, как и сам персонаж. Словно Кузьма мог пережить апокалипсис, забравшись в подвал и слизывая плесень с медных труб. Кузьма смотрел на меня сквозь стекло, будто знал, что я сломлен. Будто одобрял меня. Он стал моим талисманом, моим проводником в этом странном и новом для меня мире...

Всё началось холодным зимним вечером четыре года назад. В тот миг стартовала череда событий, которая привела меня к текущему положению дел. Я восседал на диване, попивая виски с кока-колой, и наблюдал за оживлённой группой однокурсников. Напротив меня трое изрядно выпивших приятелей обсуждали только что завершённую сессию. Слева на диванчике Алексей страстно обнимал девушку, чьё имя я так и не запомнил. С балкона доносился смех курильщиков. Из динамиков лилась модная музыка. Игорь, перекрывая громкую мелодию, объявил, что ему нужно выйти...

Она проснулась поздно, когда солнце уже перевалило за крыши фабричных корпусов. В каморке на Длинной стене пахло сыростью и старыми досками. Съела вчерашнюю лепёшку, запила кипятком с размоченными сухарями - привычный завтрак последних месяцев. Потом достала из-под матраса шёлковые чулки, развернула тонкую бумажную обёртку и замерла, любуясь. Тридцать семь белых пластинок - треть месячного заработка в швейном цехе. Безумие. Но когда она примерила их вчера в лавке "Люкс" на Рыночной площади и увидела, как преображаются её ноги, стало ясно - без этой роскоши она не уйдёт...

“Ладно, ты, вонючая шавка, иди в свою камеру и молчи”. Тюремщик грубо завел Эдмонда Баркера в холодную, сырую комнату, затем с лязгом закрыл за ним железную решетку и повернул ключ в замке. В носу Эдмонда застучало от его прогорклого пивного дыхания. “Теперь вы оба слушайте внимательно! Человек в соседней камере может быть вашим спасителем или вашим врагом. Секрет вашего освобождения находится где-то в соседней камере, так что только ваш компаньон сможет его найти. Через час начнется прилив, и он полностью заполнит обе ваши камеры...

“Я всегда говорил, что это была огромная крыса. Вы видели таких? Размером со щенка. Парижский турист, наводящий ужас. Но любая крыса кажется большой, когда вы находите ее мертвой в коробке у вашего порога. Это производит впечатление”. Я взял со стола блок плексигласа и откинулся на спинку своего скрипучего кожаного кресла. “Если посмотреть спокойно, то крыса, всего лишь среднего размера, Хотя без мяса и меха оно выглядит намного меньше”. Режущие челюсти были сложены в идеальные клещи. Тонкий хребет...

Если бы не обстоятельства, я бы вряд ли взялся за эти записи. Но нужно собраться с мыслями и начать по порядку... Семь лет назад поздним вечером мы с другом отмечали покупку машины. Ничего выдающегося — обычная "десятка", которая хоть с толкача, но заводилась. Решили заехать к нашему бывшему однокласснику, тому самому "умнику", поступившему в университет. А мы? Нам и школьного образования хватило. Сидели у него в комнате, наигрывали что-то на гитаре, курили. Позже присоединился ещё один наш приятель — с лицом обиженного работяги, у которого отобрали обед...

Фокусник сидел прямо, прислонившись к эркерному окну, которое обрамляло его профиль, такой же темный, как и остальная часть комнаты. Рядом с его креслом лежала книга, все еще теплая на ощупь после использования, и именно ее он держал при себе для подобных случаев. Он встал, черты его лица были почти неразличимы перед окном, где свет, падающий с улицы внизу, был единственным источником, рассеивающим всепроникающую тьму. Комната не была освещена, что не позволяло полуночным пешеходам, бродящим по улицам, заглядывать внутрь, как и планировал фокусник...

Мама работает. Она никогда не забирает меня из школы, а 3 километра - это слишком близко для автобуса, потому что я люблю срезать через лес. Особенно в осенние дни, когда воздух прохладный, мухи и комары исчезли, а тренировка по баскетболу еще не началась. Мне нравится тишина. Мне нравится бессловесность прогулки. Симпатичный сахарный клен, одетый в ярко-оранжевые оборки, манит меня с тропинки. Я встаю, чтобы посмотреть на нее. Я говорю как чудак, я знаю. Шестнадцатилетний мальчик называет клен красивым...

Строки. Сетка пересекающихся линий. Текстура как выстрел сквозь тонкую белую бумагу. Я повела глазами. Сначала яркий свет ослеплял. Голубое небо и листья дерева, видимые через окно. "Где я?" - подумала я. Вплетенный в бип, бип, бип моего сердца, я услышала свое имя. “Лидия, ты здесь?” Звук исходил от женщины в белом, в которой я узнала своего врача. Ее имя ускользнуло от меня, но меня осенило, что я нахожусь в исследовательском госпитале — я добровольно вызвалась на биоусиление. Я оказалась здесь по собственному выбору...