Александр Василенко

В час, когда прохудятся ботинки и на жопе протрутся штаны, не пытайся понять без бутылки, не терзай себя чувством вины. Доберись как-нибудь до Европы,- выйдет панною - руки в бока. Ты скажи: это ж я, украинец, не признала ты, что ль, козака?.. Я отдал тебе все, все богатства, хлеб и сало, и совесть, и честь, так прими хоть в холопство, хоть в рабство... Мне бы чарку да чипсов поесть... Ладно, скажет, живи, оборванец,- приберись на свинарник пойди! И пойму: я теперь европеец, и заплещется радость в груди... -Чуешь, батьку, я выбился в люди! -Чую, су... чую, сынку, сейчас!.. ...Как тикал я от отчего гнева, отрекаясь от чипсов и хлева, от костлявого панночки тела, что прошу занести в протокол! Но - никто от судьбы не ушел... Бульба голову скорбно повесит: неудачный мне выпал денек,- потерял я и люльку с кисетом, да и этот...(был с детства с приветом)- он опять от меня не убег... 

Мало было нам палочки Коха... Как на голову снег, как аврал, оглушив нас гриппозной дубиной, зачихал, засморкался голимый украинский мокротный февраль. Мало было чумы на Майдане, хуторян, бандерлогов, тигрюль, им на смену все те же химеры, мастера конвертации веры во что хочешь, хоть в деньги, хоть в хер вам, хоть во власть, хоть в холеру, хоть в нуль... Нас, наверно, морочит рогатый,- кто придумал, скажи, депутата мирозданью и людям во вред, воспаленный катар коридоров, изворотливый вздор кабинетов, поликлиник горячечный бред? Мало было нам раньше потехи... Что еще в нашу комнату смеха на закорках судьба принесет в високосный сомнительный год? Наши годы свистят снегирями, наши беды пыхтят под парами... Может, хватит нам здесь куковать, а вскочить на ходу на подножку и податься край света искать?..

Как я уже писал, мы мхами зарастали, особенно в ушах, но лезли напролом в Ассоциацию, минуя все детали - с кувшинным рылом в европейский дом. Но тамошние не совсем дебилы издалека нас пряничком манили, чтобы поближе угостить кнутом и отобрать все наше, непосильным добытое и воровским трудом. Наш вождь сбежал, звездой накрылся, сдрыснул, когда заморский рак в два пальца свистнул. Теперь он палец кажет нам из-под ворот чужих, и лает моськой. А нам-то что! Наш караван идет- бредет под музычку распада, под звуки медных труб. Куда - нам знать не надо - ведет его очередной мудак. Не на него надеемся - на бога, бог любит говорить: "Да будет так!" Так - значит так. У бога с этим строго. В одном не сомневаюсь - хоть убей, - мы долго будем веселить людей, смешить их до упаду, до икоты. Пускай ничто не вечно под Луной, пусть смертны все герои и народы, мы для себя избрали путь иной - бессмертны дураки и анекдоты!

По-тихому жизнь облегчали, лишались ума, потом, без ума, стало просто, понятно и ясно: теперь позади все печали, сума и тюрьма, но надо скакать и скакание то не напрасно! Скачи и доскачешь! И вся поскакала страна на бешеном Кролике, в пене, в азарте, в угаре куда-то, где всем будет счастье, где вечно весна, где много всего и все это вам будет задаром! А Кролик-то скачет, но помнит сто тысяч обид, как пальцем дразнили, морковкой, и в сердце растрава... Но Кролик доскачет и всем, всей стране отомстит, поскольку на финише он превратится в Удава! И это предскажет Боксер, что себе на уме, хоть не было раньше ума да и позже не будет, а вот почему он прозрел и в пророки попер, цыгане на картах и Глоба по звездам пусть судят. Он станет (и это загадка!) пророчить к зиме, он весь затрясется, как пьяный электрик под током, и скажет: оставьте надежды, готовьтесь к земле! Глупцы посмеются: да это он так, ненароком...

"Пион","Гвоздика","Тюльпан",    "Гиацинт","Фиалка" и т.п.-    самоходные орудия и минометы,    "цветочная серия" Вот и снова утром рано прилетели с Украины три пиона, пять тюльпанов мне от любящей Мальвины. Я простой наивный парень, деревянный Буратино. На меня ты как запала, бородатая Мальвина? Ты с упорством бесноватой шлешь и шлешь свои подарки. Украинок бородатых, говорят, объятья жарки! Только сердцу не прикажешь, быть с тобой не дай мне, боже! Ты лицо свое покажешь - у меня мороз по коже! Подыщи достойней пару на Подоле, на Волыни... Мало, что ли, всяких тварей на несчастной Украине? Ненаглядная ты наша, плюнь на все, в Европу топай - Хоть в Берлин вали, хоть в жопу! Лишь бы от меня подальше.

Бог был с нами, когда мы по полю шли сквозь крутой огневой замес и москальское знамя топтал в пыли патриота победный берц. И, когда мы гуртом брали ихних жен и ревущих чужих невест, -Все бери, не боись! - говорил мне он, ты ариец, герой, кто тебе судья? Я с тобой, твой господь и друг. Хочешь сала? Так вот же она, свинья! Все что видишь - твое, говнюк! Так мы местных учили страну любить, исполняя солдатский долг, но однажды пришел патриотов бить без особого повода - лишь бы мстить - оборзевший сепарский полк. Одного не могу и теперь понять, я к загадкам таким не готов - как господь, он же бог, он же друг и брат оказался в рядах врагов. Как из города гнали меня взашей! По задворкам бежал впопыхах, без особых надежд, покаяния без, что обидней - не дали собрать вещей. Так и бросил рыжье, ноутбук и крест рядом с телом. Вон в тех в кустах.

Здесь рвется с жизнью связь, здесь нету целой хаты, но ты живешь, лепясь за стенкою щербатой к хранительнице тел - сырой земле, к надежде, что кончится обстрел и станет все как прежде. Ни богу до тебя, ни черту нету дела в феерии огня на линии обстрела. Вводить ли в грех, карать, прощать, судить ли строго тебя - какой резон в прифронтовой-то зоне? Здесь ни к чему закон, здесь снайпер вместо бога всех отправляет в рай - другой здесь нет дороги.

"Цинкуй за выхлопом" - думай что говоришь,    следи за речью. жарг. Я не поеду в город на Днепре столичный, ни обдуманно, ни сдуру, ни в образе Мессии на осле. Ну разве что под ним, в ослиной шкуре. Каких там только не было вождей, суливших рай здесь, за углом, не дале! Но, заведя в тупик, живьем жевали, клевали печень ,драли с нас семь шкур. В аду, завидуя, зафрендил их Ашшур. Им место на осине, на суку, но сука-власть таким дается в руки. А ты забудь что видел и цинкуй за выхлопом или молчи - ни звука! О родина Юкрэйн!О твой Майдан! Ты вся в прыщах и кашляешь надсадно, затем что жрешь хтоническую дрянь, продукт лаборатории Монсанто. И наша кровь пошла тебе не впрок, чего еще перед дорогой в бездну? - Еще, хотя бы раз, на посошок?.. И ты все тянешь руки на восток, блюя огнем и харкая железом.

Под утро я вспомнил как жил в лесу, как выл на луну в мороз, и серую шкуру, и волчью суть, и слово "метемпсихоз". И волчий голод, и волчью прыть, и блеющего у ручья. И тот, кто ягненку не дал попить - я вспомнил, я вздрогнул, мне нечем крыть - ведь это был тоже я. И что с этим делать, ты знаешь, Крылов, когда над кукушкиным нашим гнездом на крыльях морали паришь? Крылов хохоча отмахнулся крылом, поймав серебристую мышь.

Взяли с тобой бутылку, высадили с горла. Славно поговорили - мол, что за дела, что не видать над нами ангельского крыла? Выглянешь - далеко-о-о не видать, а вблизи - руины да грязь. Вот он, на белом коне, в город въезжает князь самозванный и мысли его легки. Женщины плачут, кладут под копыта вышитые рушники. А в городе осень, теплынь как в последние дни. Стали как дети - там ладан, там - ароматы зла,- вот же он, твой билетик, не тормози, тяни! Слушаешь разноголосицу, слышится: бла-бла-бла. Давеча снилось - голос: Чуешь, что взял - верни!- и переправа в тумане, всплески его весла...

"Вход со слонами запрещен!" - табличка на посудной лавке и ловит продавец ворон, с утра пораньше пыхнув травки. Цыганка с полки прет сервиз персон, наверно, на двенадцать под цыганчат возню и визг.- Кармен! Элементарно, Ватсон! Романтика проворных рук, гипноз гитарных переборов, взгляд, интонация и вдруг - не крохобор ты, а урюк, благоухающая флора, нектар, цыганская пчела жужжит как в пору медосбора.

На закуску плавленый сырок, вкус Алиготе за рубль семнадцать, Окуджавы жидкий тенорок,- молодость, элементарный Ватсон!. И, оркестр с помятою трубой слушая меж небом и землею, так смешно гордились мы собой, на вершок поднявшись над толпою. Что-то в нас мерцало и рвалось из судьбой очерченного круга, и сидел меж нас незваный гость, поводок натягивая туго.