Долгих Владимир Александрович - рассказы

Отпинали Владимир Бузмаков Сижу... Пла-ачу... В смысле - рыдаю... Пла-ачу... сижу... - Всю мою жизнь! - Всю-у жи-изнь!!! Они мне испохабили... Всю-то мою жизнишку они сделали окаянной, сволочные... Всю-у жизнь они меня пинали... Пинали и изуверничали... И издевались надо мною... - За что-о!!! С самой, что ни на есть, начальной школы... И до сей сладостной поры... Всю-у жизнь я с ними, и из-за них - мучаюсь... (вот и сейчас, вот опять, вот и сию секунду) Пинали и пинают, пинают и пинают, пинают-пинают-пинают... и еще будут пинать... Как бы я не проверял (хоть сто раз) в любом тексте - обязательно будет ошибка (не опечатка). В школе, при написании мною сочинений, оценки всегда были такие: по литературе - пятерка, по русскому - четверка. При поступлении в ВУЗ, в изложении, я забыл, оформляя прямую речь, проставить кавычки - и все, и "привет", - остался без стипендии... От-пинали и тут... Но без них, без знаков пре-ПИНАНИЯ никак не обойтись... хотя я, как и многие другие пишущие-писатели, сильно сомневаюсь в правильности пинания этого узаконенного... О текстовых редакторах... убил бы... вот опять ему не понравилось... Дебил! (ну, тот кто его создавал)... Да, практически, все текст-редакторы меня не устраивают, а мои писания ни в один не вписываются полностью... Или я не все знаю? ...может быть-может быть...

В сквере Владимир Бузмаков Выперлись с театром на репетицию в один из скверов на улице Восстания, на, как всегда тогда, колоссально загаженный интеллигентными питерскими собачками газон. Чой-то стукнуло в голову Беляка, и мы, человек пятьдесят, что-то там делали. Лето. Перед играми "Доброй воли". С краешку зеленого прямоугольника, где мы копошились, пристроился еще до нашего появления какой-то высокий усатый пожилой дядечка. Очень злой. Он сидел на травке и читал толстую книжку. Он был в том знакомом многим состоянии выхода из многодневного запоя, когда только лишь чем ни будь себя занять нужно, чтобы не так колбасило, нивелировать как-то мучения физические и не продолжить питие. В таких случаях - чтение, судорожное вождение глазами, постоянное, от знака к знаку, от слова к слову, от фразы к фразе - отлично помогает. В принципе, можно читать текст и "кверху тормашками", и по диагонали - разницы ни какой. Я прошел мимо дяди пару раз, пока до меня не дошло: - Е-о-твою налево! Это, ж, Битов! Квартира у него напротив тут... Один заслуженный артист подошел к нему, о чем-то поговорил и потом подгреб к нам - мы стояли бездельничали несколько человек. Я спросил актера - он был, как оказалось, приятелем известного писателя, - мол, чего говорит - чего он ту сидит: - Да матерится! Он тут от родственников спрятал в кустиках пузырь водки, вышел на воздух посидеть почитать-похмелиться - а бутылки-то и нет - нашел кто-то. " - Тинэйджеры, суки, с****или!" - высказал догадку актеру писатель... Я к тому времени прочитал целых две страницы лучшего романа данного писателя - очень понравилось. Я тогда только-только пробовал свое "перышко...

Выныл В. Бузмаков Был у меня сокурсник родом из провинции, с юга... Сидели, на втором, что-ли, курсе, в небольшой консерваторской аудитории - сдавали муз. литературу, человек пять нас - студентов, а принимала женщина лет сорока пяти. Тихая атмосфера - все готовились за столами. Я находился ближе всех к преподавательскому столу... Мой сокурсник сел за тол к преподавателю и, начав отвечать по билету, понес какую-то околесицу - он, как и я, не знал по предмету ни аза - ноль. Нам сообщили предыдущие сдававшие с других факультетов, что дама тройки ставит автоматом - но это ты без стипендии остаешься. Преподаватель с моим сокурсником разговаривали вполголоса, но мне слышно было прекрасно. Она хотела ему поставить тройку, взяла в руки зачетку, но не тут то... - Сереженька начал ныть: - Ну поставьте мне пожалуйста четверку, а то стипендию не дадут, ну поставьте пожалуйста, - ныл он прилюдно, совершенно никого и ничего не стесняясь. Прямо как в фильме "Осенний марафон". Парень, сокурсник мой, молодой - не урод, сидел и канючил не останавливаясь: - Ну поставьте пожалуйста, ну поставьте четверку, ну поставьте... - воздействовал, обаивал, выпрашивал, давил на жалость, ныл о сложностях бытия студента, причитал, клянчил, ныл... Ныл он три минуты беспрерывно и... надоел он женщине... он надоел даже мне - я б ему тоже поставил, лишь бы нытья этого нудно-раздражающего не слышать больше никогда... И он ее доконал. И она поставила ему незаслуженную оценку... может у нее сын такой же оболдуй... трудно, что ли, поставить, пожалеть... чего такого-то... предмет для нас не основной, как бы... Я загрустил... Я понял жизнь... Я был тогда прямолинеен как отличная сосновая уральская доска, вел себя... все сам да сам... заслужил - получи, не заслужил - не ной, получи то, что заработал... Я подошел к преподавателю, после того как мой счастливый сокурсник покинул кабинет, и сказал, что я не готов, она поставила мне трояк... Через тридцать лет я рассказал одной маме - сын у нее школьник - данный случай. Она заинтересовалась и обещала научить своего сыночка обормота таким же методам сдачи уроков - нытью, канюченью, выпрашиваниям... Так что - нойте, господа, - НОЙТЕ! И будет вам счастье...

В. Бузмаков В вестибюле. Когда вы находитесь в общественном месте, на улице или в учреждении-помещении, главное, это контроль пространства вас окружающего - визуальный и звуковой, в целях безопасности и предотвращения нежелательных случайностей. Решили устроить в театре выставку - костюмы, маски, другие экспонаты. Оформили ее в вестибюле первого этажа, прямо на нижней лестничной площадке достаточно вместительной, метров тридцать-сорок квадратных. Место бойкое, Невский 104, вход прямо с него. Иногда битком набивались зрители. Нас, работников театра и актеров, обязали дежурить, так как костюмы, маски и прочие экспонаты стоили достаточно дорого, моя, например, треуголка - моего костюма, была оторочена настоящим лебяжьим пухом. Весьма недешево оценивались маски - "смерть", "ветер", "огонь" и другие. Дежурил я вместе с актрисой Татьяной. Ее посадили в закуток сбоку мраморной лестницы за столиком - администратором, я следил за порядком. Время - дневное, народу заходило постоянно приличное количество - двери постоянно то открывались, то закрывались, сновал народ-зрители. Все было спокойно... Я стоял с двумя актерами, Сергеем и Генрихом, на третьей снизу ступени лестницы перед столом Татьяны. Актеры - на пару ступеней выше, прислонившись к перилам. Я стоял в пол оборота к ним и трепался, рассказывал им что-то негромко, народ сновал туда-сюда. Так как я стоял в пол-оборота, то не поворачивая головы с помощью бокового зрения мог контролировать входную дверь, что я и осуществлял, рассказывая одновременно нечто пикантное. Мои слушатели посмеивались... Я засек их сразу как только они вошли. Трое молодых людей, лет по восемнадцать-двадцать - под легкими наркотиками. Смеялись негромко, но неадекватно, показывая пальцем, то на один предмет, как обезьянки, то на другой. Среди толпы посетителей они особо не выделялись ни темпо-ритмом движения ни громкостью своих разговоров. Сергей и Генрих не обратили на них внимания, хоть и стояли лицом к ним, увлеклись моими россказнями. Троица осмотрела быстренько все и, наконец, улицезрела маски, попали они им в кадр. Один из них восторгнулся: "О-о-о, смотри-и!" - и протянул свою "граблину" к одной из масок. - Не трогать! - резко и достаточно громко сказал я, но не крикнул, а именно настолько, чтобы они услышали, они стояли недалеко, я не хотел привлекать лишнего внимания других людей. Рука "неандертальца" застыла в каких-нибудь десяти сантиметрах от экспоната. Остальные двое сначала не поняли кто говорит, пока я не повернулся лицом к ним и застыли от внезапного окрика с открытыми ртами. Остальные посетители особого внимания нам не уделили. Громкость я выбрал идеально, как и резкость приказную. Актеры тоже испугались, так как окрик получился на полуслове без остановки, внезапно, на середине фразы той ахинеи которую я им болтал. Я развернулся всем уже телом, мы стояли с ребятами актерами в шеренгу на лестнице и не сговариваясь идеально синхронно и плавно сделали три шага со ступеней на нижнюю площадку прямо перед молодыми людьми - это было сильно и эффектно. Три "орла" тридцати-сорока лет в полном расцвете сил, поджарые как волки, хорошего роста, да еще в унисон, мягкая и неумолимая агрессия от нас исходила - неотвратимая этакая. Мальчики попятились от нас испуганно и убрались на улицу Невского проспекта... - Д-а-а, с реакцией у тебя все в порядке, - сказала Татьяна, она тоже испугалась от неожиданности происходящего. А мы с актерами заняли прежнюю позицию на лестнице и продолжили трепаться.

О том, как я сдавал анализ Владимир Бузмаков На третьем курсе консерватории у нас, исполнителей, в программе обучения присутствовал полугодичный курс - Анализ музыкальных форм. Я считал его второстепенным предметом, так как мы, играя различные и разнообразные произведения различных и многообразных форм и стилей, все это уже сами знали, умели анализировать, как бы. Поэтому я не посетил за полгода ни одного занятия. А весной стало надо как-то сдавать дифференцированный зачет. На последнюю лекцию перед зачетом я соблаговолил явиться наконец под ясны очи преподавателя Заливадного, чем несказанно его удивил и обрадовал почему-то. Такое мое отношение к наиважнейшему предмету не могло преподавателю с теоретико-композиторского факультета понравиться, оскорбился он, даже не хотел пускать незнакомого студента - меня то есть - на эту свою последнюю лекцию. Я затем и пришел, что бы показаться, что я - есть, а то он, преподаватель, на зачете сильно бы страдал от появления моего неожиданного. Дядечка - неопределенного возраста - за сорок, в очках и костюме. Те, кто на лекции к нему ходил рассказывали, как он однажды пришел в туфле перемотанном проволокой - подошва отваливалась: "Вот , совершенно некогда сходить отремонтировать", - говорил он конфузясь, видя что студенты удивлены. Так недели две и ходил. "Да-а", - подумал я, услышав рассказ, - "кремень дядечка". Но я даже представить не мог себе - какой! В день зачета я приперся в консерваторию часа в три пополудни и болтался по ее помещениям недалеко от кабинета, где дядечка Заливадный принимал оный зачет. Расчет мой был на то, что он к концу устанет и я как ни-будь проскочу, не будет он меня сильно гонять... да-да, как же... Принимать он начал в десять утра, на каждого студента он тратил не меньше часа... он ни разу никуда не вышел, даже, пардон, в туалет, обедать не ходил... до восьми вечера... Я что-то почитал по предмету пока слонялся, устал сам к восьми часам, выкурил пачку сигарет... извелся весь... зашел в кабинет в двадцать ноль-ноль - самым последним. Что он со мной творил - это невообразимо. Он радостно и, с каким-то, прямо уж - антропологическим интересом, гонял меня по всему всемирно известному материалу от примитивных ладовых узко объемных систем первобытнообщинного строя до супер сложных современных, всяческих Пендерецких атональных. По полифонии особенно мы зарылись с ним. Он за час своими вопросами довел меня до степени окончательной невменяемости, и когда он меня спросил сколько ступеней в октаве я засомневался отчего-то и ответил, что не знаю (а это знает любой первоклассник в музыкальной школе) Тут он понял, что я - "готов", сжалился на до мной и отпустил с богом, поставив, заслуженный мною в муках, трояк. Это был, пожалуй, единственный случай, когда я после сданного теоретического экзамена-зачета сел и что-то прочитал по предмету, особенно по полифонии. © Copyright: Владимир Б

А и, пущай Владимир Бузмаков А и, пущай Разговор двух совремённых писателей, публицистов: - А ты читал последний роман-кирпич Садыка-Быкова? - Осла этого? Не-а... да я и читать-то не умею... - ?... это как, ты же писатель, публицист? - Ну писать же я умею, считать, особенно бабло, тоже научился, а читать - нет, уволь... забыл уже как это делается. - А как же ты редактируешь свои опусы? - Ещ-ще чего! Ты дурак что ли?... время тратить... когда бы я успел по тысяче страниц в неделю выдавать, если б еще и читал... - А-а, теперь понятно. - Пишу я быстро, легко - не "парюсь", пущай Достоевский "парится", пущай... - Нет, ну как же, проверять-то надо. - А "негры" на что, пущай они проверяют. - Они тебе напроверяют, после ЕГЭ-то, падежи путают... молодежь. Тебе же стыдно будет. - Какое "стыдно"... пущай, один хрен читают... - Ну, романы - ладно, а посты в соцсетях - они же короткие, чего бы не проверить, "ляпы" убрать. - Толкую тебе, безмозглому, - НЕ-КОГ-ДА! Ни секунды лишней, пущай так, зато аутентично... - Да... уж... пущай...

Старая школа Владимир Бузмаков Старая школа Лежал в Ломоносове в больнице. В сентябре. Две недели. Главврача не было. Находился он в отпуску. Бархатный сезон. Замещал его Егише Саркисович - молодой хирург. Отличный эскулап. В кабинете главврача, нещадно прокуренном хозяином, он сиживал за роскошным овоще-фрукто-мясным с зеленью столом - обедал. Настоящего главного я видел только мельком, еще до моего заезда. Все вопросы я решал с Егише. Сделал он все прекрасно, и я выписался. Атмосфера в отделении была идиллической, пока я там находился. Все делалось медленно, расслаблено. Медсестры постоянно пили чай со вкусностями, болтали о том, о сем, врачи тоже были в нирване, ходили на отделении все как черепахи, вот-вот заснут. Лениво ползали санитары, даже скорая, какая-то была не совсем быстрая. Спокойствие и покой. Лечебные функции, однако, все исполнялись нормально. Приехал я через какое-то, дня три что ли, время снимать свои шовчики... Мне показалось, что я попал куда-то не туда. Все население хирургического отделение, куда ни будь, да бежало. Рысью. Все. Кто, куда, зачем - но явно все по делу. Ажиотаж, как при эвакуации. Мне так же захотелось куда-то рвануть и что либо сделать - заразительный темп этот был. Но я себя пересилил и прибрел неторопливо к кабинету перевязочному. А соседний кабинет был как раз главврача. Я прислонился к бежевой стеночке и стоял - ожидал, когда меня пригласят на процедуру. Но дождался я того, что соседняя главврачная дверь открылась и из кабинета вышел - ОН! И посмотрел на меня! - Ох, мамочки, - мелькнуло у меня в голове, - попался я, - хотя я ни в чем не был виноват. Но, ребятишечки мои, когда выйдет такой вот дядя , под восемьдесят, стариком его никак язык не повернется назвать, да с Беломором в своих длинных хирургических пальчиках, да как посмотрит на вас взглядом великого инквизитора :"А чего это тут стоит какой-то кадр и бездельничает?", я вас уверяю, единственное желание ваше, деф-фчоночки вы мои, будет тут же, немедленно отдаться ему. Так же вам еще невыносимо захочется очень быстро скакать исполнять то, что ОН прикажет: немедленно взять Эверест, распахать квадриллионы целины или вечной мерзлоты, зарубить старушку, штурмовать Вашингтон. Иначе вас, прямо сию секунду же, не сходя с места, сотрут в мелкий порошок, и будете вы стрептоцидом, все польза, а не стоять тут, дураком-дураком, без задания. Дядя был высокий, под метр девяносто пять, да еще этот медицинский клобук-колпак на башке, чуть ли не метровой высоты. Дядя казался трехметровым, но не циклоп конечно - глаза два... да два, но я бы не удивился если б было и три. Жилистый, сильный и страшный. В хрустящей накрахмаленной белоснежной униформе. Я уже собрался было бежать и исполнять его приказы с радостью и благоговением, лишь бы не видеть этого взгляда. Энергия от человека шла просто зашкаливающе мощная. Но послать меня совершать героические героизмы у него не было оснований. Он с сожалением, проверив : "Так, - все носятся, все как надо," - убрался к себе в кабинет. Вот такие люди и выиграли нам воину. При жесточайшем отборе, выживали именно такие. Сильнейшие.

публицистика Ф Владимир Бузмаков Однажды мой милый папуля пришел с работы в слегка невменяемом состоянии: " Ты знаешь, был бы у меня автомат, рука бы не дрогнула". Папуля-то, хоть и был уже пожилой к тому времени, но говорил не просто так. По молодости он иногда ломал конечности некоторым неандертальцам, так как работал плотником и каменщиком (кстати, супер-профессионально) и его короткие рученьки были буквально - железные, автоматом Калашникова он тоже владел нормально, как и восьмидесяти пяти миллиметровой зениткой. Дело было в начале девяностых, батька мой был на легком труде, плотником подрабатывал у местного бизнесмена (отличный человек, кстати, адекватный) в кафе. Вот в этом кафе сидели местные братки - шелупонь наглая, в красных пиджаках и цепях, вели себя развязно - он и "завелся", батька-папуля... Власти тогда не было никакой, одна видимость, бардак полный... зениткой было бы эффективнее... Путин и Ходорковский в то благословенное для пассионариев времечко отличались несильно друг от дружки, но, дефолт отрезвил, многие поняли - еще раз - и "хана". Самоубивающаяся страна, как обдолбанная проститутка на подкосившихся ногах, качнулась и чуть не грохнулась. Привязка к доллару цен на недвижимость и вообще на все... атомного оружия не надо. И я понимаю тех людей, которые были тогда при власти и тех, кто помельче - прибыли у них были баснословные, и они, конечно же, хотят сейчас вернуть и власть, и тысячные проценты прибыли, которых они лишились. Реваншизм. Их-то я понимаю, но это очень малая часть населения. Остальные возврата в девяностые не хотят - бюджетники, военные, рабочие, поэтому они и голосуют за нашего дедушку и его партию, ПРЕКРАСНО ОСОЗНАВАЯ, кто они такие. Я не понимаю одну дуру, шестидесяти лет, которая, сидя в Америке, имея великолепное образование и научные степени, при виде телевизионной картинки из Бучи начинает рыдать, размазывать сопли и строчить в соц. сетях именно то, для чего это и показывалось, веря сразу и безоговорочно, не сомневаясь, делясь с молодыми и засирая им мозги. И ладно бы она была членом какой-либо партии, движения и получала какие-то дивиденды от пропаганды антироссийской и откровенно русофобской, так нет - бесплатно и искренне работает на Ходорковского и прочих, не соображая ни хрена. Внушаемость имеет место быть.

Индикатор русофобии Александра Роджерса Владимир Бузмаков Презрение, выраженное по отношению к нему Прилепиным, очень ранит, обидно, что не восприняли его на уровне равном себе. Роджерс пишет: "Пан Прилепин пытается позиционировать себя как человека с принципами. Но я этого не вижу. 1. Когда он поехал на Донбасс, то некоторые персонажи начали желать ему смерти. Тогда я и ещё ряд людей вписались за него. И что сделал Прилепин? Он стал защищать тех, кто желал ему смерти. А знаете, почему? Потому что это люди из его тусовочки. А он человек тусовочки, а не принципов. И выпасть из тусовочки для него страшно. Они хвалят его творчество (ниже даже будет скрин на тему), а он хвалит их." Ну хорошо, обиделся ты, мстишь за унижение, лезешь в университет, но Сергея Александровича могилу-то зачем оплевывать. Роджерс продолжает: "2. Он не написал биографию Маяковского, а написал биографию Есенина. Почему? Потому что БАБНИК И АЛКАШ БЕЗ ПРИНЦИПОВ, прожигающий жизнь, ему ближе." А написал бы Прилепин биографию Маяковского, ты бы заострил внимание на его взаимоотношениях с Бриками, лишь бы пнуть Евгения. Человек, позиционирующий себя как сторонника Традиционной Русской Культуры не станет глумиться над одним из главных ее представителей. Ну ладно, ты глухой поэтически, музыкально, духовно и интеллектуально, бывает, ну послушай Свиридова, не знаю, почитай что-либо о традиционной русской культуре, песни послушай, сохранившиеся, древнего пласта устной традиции, может поймешь, на что ты руку за клавиатурой поднимаешь. Значение Есенина для самовосприятия и самосознания русского человека, как русского, находится на уровне Пушкина и Грибоедова. Неразрывная связь существует между "Камаринской" Глинки, Державиным, Львовым с Прачем и Есениным, "Могучей кучкой", Шаляпиным и многими и многими... И если ты плюешь в Есенина, то слюни твои попадают и на них всех, так как это единое целое. Маяковский, как ученик Хлебникова, прекрасно ситуацию понимал. "У народа, у языкотворца, умер звонкий забулдыга подмастерье". ПОДМАСТЕРЬЕ У НАРОДА! Вроде не дурак, данный Роджерс, но не соображает, что русофоб он, оказывается. Какие информационные войны он может вести, кураторы... але...