Ида Кнайбо. Истории

У санитарного выхода она застала кастеляна. Но пугаться сил уже не было. — Что. Вы. Тут. Делаете. — Лена привалилась к стене, еле переводя дыхание. Кастелян мог задать ей тот же вопрос, но не задал. Вместо этого он одной рукой разблокировал дверь и быстро зашагал между рядами машин, толкая вперед тележку с двумя яйцевидными капсулами. Лена едва поспевала за ним. — Стойте! Я буду кричать. Кастелян молчал. У одного из фургонов он ловко трансформировал тележку в большую люльку, и довольно бесцеремонно затолкав Лену в кабину, сунул люльку ей на колени и прыгнул за руль...

В кабинет ввалились перепуганные сотрудники в медицинских униформах. — Маски! — Рявкнул Крон, и все засуетились, водворяя маски на лица — у кого-то она висела на одном ухе, у кого-то была сдернута на подбородок. — Господин Страус, у нас ЧП. На утреннем пересчете не хватило одного ребенка. — Проблеял кто-то из обезличенной толпы. Крон побагровел, потом снова побелел и пошел пятнами. — Кто? — Би-У-23а, господин Страус. Близнец. — Я знаю, кто такие Би! — Завопил Крон и грохнул кулаком по столу. — Где...

Вечером, присев отдохнуть в кафе, она разговорилась с компанией молодых людей. Обсуждали последние новости, и разговор как-то сам собой вырулил на вопрос о семьях и детях в Уникалисте. Из общих сведений Лена знала, что традиционный брак и семья в Уникалисте отменены. Однако допускались союзы между «подобно-уникальными». Понятное дело, самостоятельное рождение детей в такой конструкции было не предусмотрено. При этом дети считались в Уникалисте высшей ценностью — чистым потенциалом уникальности. Это казалось странным, противоречивым и вообще не понятным...

Крутанувшись на кресле, Лена уставилась в потолок. Ну не складывалось у нее с репортажами о либеральных ценностях при всем ее желании и старании. Начинала за здравие — приюты для бездомных животных, климатический активизм, а заканчивала — суррогатными кормами и распилом бюджетов на «зеленые» акции. Короче, странно у нее выглядели ценности, и статьи выходили сомнительные. Конечно, пока она платила, никто бы ее с онлайн-курса «Свободная журналистика» не выгнал, но отзывы на статьи и положение в рейтинге…...

Часть 2 — Вадюша, привет. Ну я правда соскучилась. Слушай, давай, я приеду прямо сейчас? Посидим, бахнем. — Маша? Маш, ты видела, сколько времени? Что значит «сейчас»? Ты что, в Москве? Я думал, ты в деревне. — Я в деревне. Но не на луне же. Возьму такси и приеду. Оплатишь? А то я совсем на мели. Вадь, Вадюшечка, есть подработка какая, а? Я любую возьму. — Работы нет. — Вообще нет или для меня? — Конева, вот что ты опять начинаешь? — Я начинаю?! Я тут одна. Вообще одна среди не пойми кого. Тут на рынке кролики кровавые без кожи...

Часть 1 Солнце лезло все выше. Сквозняк шевелил старую пыльную занавеску. Пахло сыростью. Маша сидела у стола, который раз бесцельно обшаривая взглядом деревянный подоконник с трупиком мухи, затянутые пылью стекла, красно-белую клеенку на столе, кружку с остатками холодного чая, стопку бумаги, ручку и карандаш с глубокими задумчивыми следами зубов… на экране ноутбука был открыт лист ворда. Чистый и пустой. Совсем как Машина голова. Ни одной мысли, ни одной строчки. Только давящая на уши тишина. Муху, пытавшуюся эту тишину нарушить, Маша вчера прихлопнула...

В этот день я вышел из лаборатории около полуночи, но спустившись вниз, понял, что забыл ключи от машины. Пришлось возвращаться. Каково же было мое удивление, когда я обнаружил, что дверь лаборатории, которую я несколько минут назад самолично запер, открыта и в комнатах горит свет. Почуяв недоброе, я бросился внутрь. В клетках у моих проектных свинок царил ажиотаж. Толкаясь и счастливо попискивая, они – о, ужас! — наяривали печенье с шоколадной крошкой. Так вот оно что! Вот откуда эти жуткие пятна! — ужасная догадка озарила мой воспаленный мозг...

Зарецкий покрутил пальцем у виска и сказал, что, если у нас это получится, выдвинет на госпремию. В общем, посмеялся над нами. Ну и ладно. Мы просто включили в свое расписание еще один проект, факультативно, так сказать. У нас с Бурским был свой метод работы над «безумными» проектами, а все, что было связано с Машкой, всегда было безумным. До определенной стадии мы разрабатывали идею вместе. Пока мы друг с другом соглашались, не было смысла работать над одним и тем же по одиночке. Но как только начинали появляться варианты, мы жали друг другу руки и расходились по своим лабораториям...

— Как же вы мне оба надоели! Машка в сердцах стукнула кулаками по коленям. Она сидела на полу, привалившись к стене, в своем старом выцветшем рабочем комбинезоне, заляпанном краской и обойным клеем. Растянутая футболка соскользнула с плеча, сплошь усыпанного золотыми веснушками. — Сил моих больше нет! — Машка, один раз выбери, и мы отстанем. Все сразу станет ясно. — Кому ясно? Вам? А мне? Про меня вы подумали, ученые, в щах моченые?! Чук и Гек, блин… Машка уронила кудрявую рыжую голову на руки и огласила квартиру громким протяжным стоном...

Жить — значит переставлять ноги: шаг, другой, третий... Апрель, обманчиво теплый и солнечный, звал подставить лицо ветру, вдохнуть полной грудью. Сын вывел мотоцикл и помчался по трассе — прогулять зверюгу после зимней спячки. В низине дорога была размыта талой водой — вода, лед, грязь – он резко затормозил, мотоцикл пошел юзом и вылетел на обочину. Сын успел сбросить скорость, но все равно приложило, как надо. У мотоцикла покорежило бензобак, бензин выплеснулся и залил все вокруг. Сын остался невредим, отделался синяками и шишками, но перепугался не на шутку...