Наши судьбы

вчапе67гнроь

вамичпегшгпо

авпрогн7ш8шгщд

– Слово «идол»? – предположил Лэнгдон. Просто это было первое, что пришло на ум. –  «Идола родич». Странность в самом подборе слов. Кого он мог иметь в виду? Совершенно  непонятно.  – «Идола родич»? – В тоне Фаша слышалось нетерпение, даже раздражение. – Выбор  слов Соньером, как мне кажется, здесь ни при чем.  Лэнгдон не понял, что имел в виду Фаш, однако начал подозревать: Фаш прекрасно бы  поладил с неким идолом, и уж тем более с миной зла.  – Соньер был французом, – сказал Фаш. – Жил в Париже. И тем не менее решил написать  последнее свое послание…  – По-английски, – закончил за него Лэнгдон, понявший, что имел в виду капитан...

Несмотря на свою неоспоримую гениальность, Леонардо был ярым гомосексуалистом, а также  поклонялся божественному порядку в Природе, что неизбежно превращало его в грешника.  Мало того, эксцентричные поступки художника создали ему демоническую ауру: да Винчи экс гумировал трупы с целью изучения анатомии человека; вел какие-то загадочные журналы, куда  записывал свои мысли совершенно неразборчивым почерком да еще справа налево; считал  себя алхимиком, верил, что может превратить свинец в золото. И даже бросил вызов самому  Господу Богу, создав некий эликсир бессмертия, уж не говоря о том, что изобрел совершенно  ужасные, прежде не виданные орудия пыток и оружие...

Лично я считаю, он думал только об одном. La  vengeance.17 И думаю, что Соньер написал это, пытаясь подсказать нам, кто его убuйца.  Лэнгдон удивленно смотрел на него:  – Но слова не имеют никакого смысла!  – Нет? Разве?  – Нет, – буркнул он в ответ, усталый и разочарованный. – Вы сами говорили мне, что на  Соньера напали в кабинете. Напал человек, которого он, видимо, сам и впустил.  – Да.  – Отсюда напрашивается вывод, что куратор знал убийцу.  Фаш кивнул:  – Продолжайте.  – Если Соньер действительно знал человека, который его убил, то что здесь указывает на  убийцу? – Лэнгдон указал на знаки на полу...