Wierd by Vedin - рассказы

1 Пара возовых лошадей угрюмо тянула крупную бортовую телегу. Лицо возничего скрывал глубокий капюшон. Из тени, обволакивающей лицо, на пустошь смотрели два внимательных зелёных глаза. Вереск широко разросся лилово-розовым кустарниковым морем по обе стороны дороги. – Эй, на помощь! – раздался голос. – Там падальщик! Возничий обернулся. Слева возник мальчишка. Драная одежда, перепачканное лицо. Мальчишка хромал через кустарник точно к телеге. Возничий поторопил лошадей, не спуская взгляда с мальчишки, а тот прибавил ходу: хромота прошла сама собой, стоило телеге ускориться...

1 Темные черты его расползались в стороны тяжелыми густыми волнами. Широкие губы по-рыбьи вяло смыкались и размыкались, точно проговаривая слова хвалы подводным богам. Жидкие кучерявые волосы вились водяными змеями. Огнехвостой кометой скользнуло раскаленное железо. – Дорогу, рыбья башка! Исарий качнулся от огромной бочки с водой, изрыгающей шипящий пар. Емкость бурлила, точно первородный бульон, вскипающий зачатками жизни. Исарий глупо моргал, глядя на серьезное и злобное лицо кузнеца, что казалось, не сталь закалял, а топил кого-то в ведре...

В серой пыли вспыхивали пестрые крылья, образуя нечто неуловимое. Клубок жизни средь её останков. Миг другой и средь серого облачка являлись черные глазки, точно пара застенчивых лесных ягодок. И снова эта кутерьма и беспорядок, рожденный крохотным тельцем. За воробьем густым взглядом наблюдал мальчишка. Из недр серых глаз тянулось нечто безмолвное и трагичное. Он еще сам не знал, что это такое. Что он увидел тогда в пыльном танце воробья в детской стороне. Осознание пришло спустя несколько десятков лет, когда от мальчишки остались лишь серые глаза...

На холме лежало тело. Не так давно оно было человеком. Тело не взялось из-ниоткуда, оно на тот холм пришло человеком будучи. Мальчик стоял перед телом; тело лежало лицом вниз, борода закрывала лицо, и мальчик подумал, что будь тело человеком – оно бы так не лежало. Борода ведь колется, борода мешает дышать, всегда хочется чихнуть. Мальчик знал это, потому что отец часто брал его на руки и прижимал к себе, прижимал к бороде, в которой было трудно дышать. Мальчик всегда думал, что отец отрастил такую, чтобы ко рту и носу труднее пробирался запах свиней, навоза...

– Да кому ты нужен? Ты на хер никому не сдался! Гена, мать твою, перестань ты уже шарахаться! Помогало ли это? Конечно, нет. Моя сверхчувствительность к миру – а точнее, к людям вокруг – от этих криков матери только росла. Мне всегда казалось, что со мной что-то не так, и люди вечно глядят на меня с недоброй улыбкой и перешептываются, подмечая мои торчащие уши, усеянное ржавыми пятнами – веснушками – лицо или чересчур длинные, а в какой-то период мне казалось, что и толстые, ноги. И стоило мне только...

Гордился он лишь тем, что сумел сохранить детский взгляд на мир. Взгляд, а за ним и неизменно мышление, а уже после слова и поступки. Но главное – взгляд. В нем навсегда застряло чистое любопытство, лишенное осуждения. Он сохранил калейдоскоп невидимых для взрослых красок, которые цветными стеклами были разбросаны по всему миру. Краски эти, конечно, отражали лишь буйство света, заточённое в его голове. К теням у него тоже было особое отношение: к тем, что являлись после рассвета – особенно. Он всегда с настороженностью следил за этим клочком ночи, привязанном к его пятке...

Он стал типичным обитателем городских улиц: вечно в старом пальто, серых джинсах, потертых кроссовках, с жидкими волосами, прикрывающими лицо. И с блокнотом, в котором он что-то старательно записывал. В прошлой жизни его звали Андреем Сергеевичем. Десять лет он преподавал математику в школе, но в какой-то момент решил, что и сам недостаточно понимает, о чем говорит. Он замирал, глядя на знаки на доске, теряясь от мыслей: знаки ведь служат для обозначения чего-либо, так что же это что-либо, когда мы говорим о цифрах, числах, переменных и их связях...

Война давно обитала в тех краях, но будто бы всё время пряталась за громом вдалеке, за дымом пожаров, за гипнотизирующими и убаюкивающими словами тех, что говорили издалека. Но вот она нетерпеливо постучала в дверь пулемётной очередью. Они замерли в лесополосе в десятке метров от дороги. По ту сторону стояло двухэтажное здание, покрытое черепицей, – их приют. Перед ним, у самого входа, замер большой военный грузовик. Чёрную дыру утробы-кузова он направил точно на крыльцо приюта, фарами же уставился в сторону пролеска, где пряталась троица...

Он сидел за кухонным столом и нервно царапал пожелтевшим от сигаретного дыма ногтем потрескавшийся край клеёнки. Она стояла перед открытым холодильником в выцветшем халате, надетом наизнанку, в носках из разных пар. Волосы её были уложены лишь спереди, сзади же они образовывали седую воронку с остатками краски шоколадного цвета, с лысиной посредине – в том месте, где она касалась подушки. – Ну, и? Ты решила проверить, сколько я проживу без еды, да? От его голоса она вздрогнула, но не обернулась – так и стояла, глядя в белоснежное нутро холодильника...

Утро понедельника Будильник разорвал тягостную дремоту. Именно дремоту, ведь крепкий сон покинул меня тогда же, когда я покинул тёплое и влажное нутро моей матери и набрал полную грудь воздуха. Всю остальную жизнь я не спал, а лишь поверхностно бредил, прерываясь на однообразное течение лиц и событий, называемых жизнью. Холодный душ, горячий чай. Спустился на первый этаж. Открыл подсобку и кинул остатки ужина Зверю. Не хотел давать ему кличку, взамен прежнего имени – это было бы несправедливо, – но попытки узнать имя не принесли плодов...

Услышь меня, дружище, сказал он. На этой сцене есть место лишь для одного зверя, и только для одного. Всем остальным суждена вечно длящаяся ночь, которой нет имени. Кормак Маккарти. Кровавый меридиан, или Закатный багрянец на западе На фоне алого предзакатного неба, по холму, что казался чернее надвигающейся ночи, ехал всадник. За ним двигалась вереница людей. Ноги их обнимали железные кандалы, тяжело гремящие на каждом шагу. Люди шли стройно, нога в ногу, хотя при жизни никто из них не отличался ни любовью к порядку, ни, тем более, желанием повиноваться...

1 Они собрались в ночь с пятницы на субботу, как и было написано в дополнении к гримуару «Малый ключ Соломона». Пять человек, совершенно незнакомых друг другу, как того требовал ритуал, явились в квартиру, в которой никто из них прежде не был. Они надели подходящие случаю одежды: чёрные и широкие, с глубокими капюшонами, что обволакивали тенями лица. Их свёл вместе человек, чьё имя скрывалось за прозвищем Ключник. Добровольцы для ритуала призыва нашлись быстро, ведь в Черноярске, стоило дать нужный...