Вкрадчиво

Дорогая, я вышел сегодня из дому поздно вечером подышать свежим воздухом, веющим с океана. Закат догорал в партере китайским веером, и туча клубилась, как крышка концертного фортепьяно. Четверть века назад ты питала пристрастье к люля и к финикам, рисовала тушью в блокноте, немножко пела, развлекалась со мной; но потом сошлась с инженером-химиком и, судя по письмам, чудовищно поглупела. Теперь тебя видят в церквях в провинции и в метрополии на панихидах по общим друзьям, идущих теперь сплошною чередой; и я рад, что на свете есть расстоянья более немыслимые, чем между тобой и мною. Не пойми меня дурно. С твоим голосом, телом, именем ничего уже больше не связано; никто их не уничтожил, но забыть одну жизнь – человеку нужна, как минимум, еще одна жизнь. И я эту долю прожил. Повезло и тебе: где еще, кроме разве что фотографии, ты пребудешь всегда без морщин, молода, весела, глумлива? Ибо время, столкнувшись с памятью, узнает о своем бесправии. Я курю в темноте и вдыхаю гнилье отлива.

Фокусник всегда заезжал домой пообедать и переодеться в профессиональный фрак, чтобы потом сразу отправиться в театр. Нора в этот вечер ждала его с особенным нетерпением, трепеща от дурной радости. Радовалась она тому, что теперь и она имеет свою тайну. Самого карлика не хотелось вспоминать. Карлик был неприятный червячок. Тонко щелкнул замок входной двери. Как это часто бывает, когда знаешь, что обманул человека, лицо фокусника показалось ей новым, почти чужим. Кивнув ей, он как-то стыдливо и грустно опустил ресницы; молча сел за стол против нее. Нора взглянула на его легкий серый пиджак, в котором он казался еще тоньше, еще неуловимее, и глаза ее заиграли теплым торжеством, злой живчик задрожал в уголку рта. (more)

Субхути был учеником Будды. Он смог постичь всеобъемлемость пустоты ― точку зрения, что ничто не существует иначе, как во взаимосвязи субъективного и объективного. Как-то находясь в состоянии возвышенной пустоты Субхути сидел под деревом. Вдруг на него посыпались цветы. ― Мы благодарим тебя за беседу о пустоте, ― шепнули ему боги. ― Но ведь я ничего не говорил о пустоте, ― сказал Субхути. ― Ты не говорил о пустоте, мы не слышали пустоты, ― ответили боги. ― Это и есть пустота. И цветы продолжили сыпаться на Субхути.

Я люблю, когда стиль достигает чистоты яда.

Клингзор стоял на балконе в рубашке, опершись голыми до локтя руками на железные перила, и мрачновато горячими глазами читал письмена звезд на бледном небе и тусклых бликов на черных клубах деревьев. Павлин напомнил ему. Да, опять была ночь, было поздно, и следовало уснуть, непременно, любой ценой. Наверно, если бы действительно поспать несколько ночей по–настоящему, часов по шести, по восьми, можно было бы отдохнуть, глаза стали бы снова послушны и терпеливы, а сердце спокойнее и прекратилась бы боль в висках. Но тогда прошло бы это лето, прошел бы этот сумасшедший сверкающий летний сон, и с тысячи не увиденных любовных взглядов; погасли бы, неувиденные, тысячи неповторимых картин. Он прижался лбом и болящими глазами к прохладным перилам и от этого на миг стало легче. Через год, может быть, а то и раньше, эти глаза ослепнут, и огонь в его сердце потухнет. Нет, никто долго не вынесет этой пылающей жизни. Никто не может все время днем и ночью гореть всеми своими огнями, всеми своими вулканами, пылать пламенем, каждый день помногу часов в жгучем труде, каждую ночь помногу часов в жгучих мыслях, не–своими чувствами и нервами, оставаясь светлым и бессонным, как замок, за всеми окнами которого день за днем гремит музыка, ночь за ночью сверкают тысячи свечей. Дело идет к концу, растрачено уже много сил, сожжено много света глаз, истекла кровью изрядная доля жизни.

- Положила тебе масло, хлеб и килограмм гвоздей. - Зачем? - Ну как, зачем? Намажешь масло на хлеб и съешь. - А гвозди? - Так вот же они, положила.

Я видел ее лишь дважды. Слишком мало. Но поразительное временем не измеришь. Меня тут же покорил ее отсутствующий, нездешний вид, ее шепот (она не говорила, а шелестела), робкие движения, не обращенный ни к людям, ни к вещам взгляд, повадки бесконечно обаятельной тени. «Кто вы? Откуда вы?» ― хотелось ее немедленно спросить. Впрочем, вопрос, скорей всего, так и повис бы в воздухе, настолько она была неотделима от тайны либо не опускалась до разгадок. Мы никогда не узнаем, почему она вообще согласилась дышать, по какой случайности уступила соблазну дыхания, как не узнаем и того, что она среди нас искала. Уверенно можно сказать одно: она была не отсюда и до поры не покидала наш падший мир то ли из вежливости, то ли из какого-то погибельного любопытства. Только ангелы и неизлечимо больные могут, вероятно, внушать то чувство, которое ты испытывал рядом с ней. Гипнотическую, сверхъестественную неловкость! Я при первой же встрече влюбился в ее застенчивость, особую, незабываемую застенчивость, делавшую ее похожей то ли на весталку, дотла выжженную служением неведомому богу, то ли на духовидицу, испепеленную ностальгией по запредельному или непомерностью экстаза, после которого окружающему не встать на место уже никогда! (more)

- Господи, - сказал он, набив рот очередной порцией суши. - Так у меня скоро совсем крыша поедет. - Можешь мне ничего не рассказывать, - сказал кто-то. - Я уже и так все знаю. Ты налетчик, верно? Кейс посмотрел на девушку снизу вверх, прикрывшись от солнца рукой. Длинное молодое тело и меланиновый загар, но явно не парижской работы. Она присела на корточки перед его креслом, с ее бедер на кафельные плитки капала вода. - Кэт, - сказала она. - Люпус, - сказал Кейс, на секунду задумавшись. - Странное имечко. - Греческое, - объяснил Кейс. - А ты и в самом деле налетчик? Меланиновый загар не спасал от веснушек. - Я сижу на наркотиках, Кэт. - Какого типа? - На стимуляторах. Стимуляторах центральной нервной системы. Самых сильных стимуляторах ЦНС. - А сейчас у тебя есть такие? Она придвинулась ближе. Капли хлорированной воды упали Кейсу на джинсы. - Эх, в том-то и беда, Кэт. Не знаешь, где я могу такое достать? Кэт качнулась взад-вперед на пальцах загорелых ног и лизнула прядь каштановых мокрых волос, приклеившуюся к ее щеке около рта. - А чего именно ты бы хотел? - Не кокаин, не амфетамин, но вышак, это должен быть только вышак. И хватит ходить вокруг да около, подумал он мрачно, растянув губы в подобии вежливой улыбки. - Бетафенетиламин, - сказала Кэт. - Достать его не слишком трудно, но это будет не бесплатно. (more)

Когда Мамийя, который позже стал известным проповедником, пришел к учителю, чтобы учиться, учитель попросил его объяснить, что такое хлопок одной ладони. Мамийя стал концентрироваться на вопросе, что же такое хлопок одной ладони? "Ты трудишься недостаточно усердно, - сказал ему учитель. - Ты слишком привязан к пище, благосостоянию, вещам и всему такому. Лучше бы ты умер, это решило бы проблему." Когда Мамийя в следующий раз появился перед учителем, тот снова попросил показать, что такое хлопок одной ладони. Мамийя сразу упал на землю, как мертвый. "Ты умер очень хорошо,- сказал учитель, глядя на него. - Только что же с хлопком?" "Я еще не решил эту задачу,"- ответил Мамийя, глядя на учителя снизу. "Мертвецы не разговаривают, - сказал учитель, - убирайся!"

Каждый день ранит. Последний день убивает.