Vladimir Guga

Е. обладала такой красотой, что каждый мужчина, увидев её наготу падал в обморок. Те, что покрепче приходили в себе самостоятельно, других приходилось бить по щекам, поливать холодной водой и заставлять нюхать ватку, пропитанную нашатырём. И никто из жертв не осмеливался снова взглянуть на тело Е. — слишком ужасающе прекрасным оно было. Впервые она разбила мужские сердца ещё в пионерском лагере. Три шалопая решили подглядеть за её переодеванием в пляжной кабинке и пали без чувств, будто их сбил с ног слишком сильный и неожиданный солнечный удар...

— Бабушка! Смотли! Волобушки! — радостно залепетала вошедшая в вагон девочка дошкольного возраста. — Не прыгай. А то на голову насруть, — буркнула в ответ старуха в пуховике. — Хулиганство! Воробьи по вагонам летают. Скоро здесь свиньи начнут бегать! — И коловы! — весело поддержала внучка. — И баланы! — Баранов и так полный поезд. Сядь, сказала! А то по жопе получишь. Надень капюшон быстро. Точно на башку насруть! Одутловатый мужик с «Охота крепкая» облегчённо икнул, совершил щедрый глыть на треть бутылки и подумал: «Ух, бля! Хорошо-то как! Славь те яйца...

У Петра Ивановича нет Интернета Пётр Иванович придумал лайфхак: каждый день он катается на большом самокате, ухватившись за поводки трёх здоровенных дворняг. — Вот же ебанько! — комментирует его движение Сашок, владелец новой «Тойоты». — Делать ему нечего. — Полный мудак, — заключает Снежана, усаживаясь за руль «Ситроена». — Почему он не в дурдоме? Пётр Иванович готовит себе еду на всю неделю — кастрюлю супа и кастрюлю макарон. У него нет времени ежедневно тереться на кухне — всё дела, дела. В старом...

Альтаир Я встретил её через тридцать лет. Мы ехали в одном вагоне. Она сидела напротив и читала какую-то полуглянцевую хрень. Нога на ногу. Джинсы, блузка, русый хвост с редкими серебряными нитями седины. Да… Годы её не пощадили. Но и не изуродовали окончательно. Что-то от пионервожатой Марины осталось. Тогда она мне казалась высокой, лучистой, рельефной. На самом деле, она такой и была. А нынче Марина выглядела скомкано, слегка обвисло, но тем не менее глаза её сверкали всё так же задиристо — пионербольно, эстафетно, кострово, аккордеоново...

Вчера мне вручали премию. Церемония проходила в торжественном здании одного знаменитого творческого союза. Статуэтку и конверт мне передал важный, но шутковатый старичок-толстячок. Вот так, на пятом десятке я, наконец, получил признание. Правда, я был слегка ошеломлен выбором жюри: к фонду-учредителю я имею очень отдаленное отношение. Так, знаете, отправил работы на конкурс без всякой надежды. А оно вон как обернулось. Собственно, я пришел на церемонию, как репортер. Но меня, однако, пригласили на сцену для получения премии «За вклад в»...

Ему говорили: «Не связывайся с этой крысой, она — заразная». Предупреждали, что с ней уже половина общежития переспала. — Хорошо, если триппер подхватишь, — доверительно рассуждал бывалый сосед по комнате. — А то ведь и СПИД не исключается. Да ты сам посмотри на неё внимательнее! Неужели не видишь, что она — шалава! Фу! — Кроме того, — поддерживал другой сосед, — ни рожи, ни кожи, какая-то общипанная курица. Допустим Жирафа с «Автоматики» тоже шлюха, но хоть не уродка, и подержать её есть за что...

Полина своего папу ни разу не видела, потому что её нашли. Вернее, сначала нашли чемодан, а в нём обнаружили маленькую Полю. «Шла я себе, шла, — часто рассказывала ей мама Вера, — уже толком не помню, куда и когда… Может быть, на работу, а может быть, в магазин. И вдруг глядь — чемодан! Ну, думаю, возьму себе, в хозяйстве пригодится. Принесла домой. Открываю… Батюшки! А в чемодане-то маленькая девочка лежит, Полюшка. То-то радости было!» Время от времени Полина просила достать этот былинный клетчатый чемодан с молнией и подолгу его рассматривала...