Алексей Павлович

Великий герцог Аквитанский, король какой-то дикой Англии, красавец-воин, обученный всем искусствам. Более того, умеющий петь и играть на арфе и мандолине, знающий, кроме родного французского, еще и какой-то английский шепелявый, немецкий, и на дай Бог латинский с кучей идиотских падежей и склонений... Я - Ришар Великий де Плантажене! И попёрло - всех наказал, всех побил. Кипр - жемчужину Комнинов - одел в серебряные оковы, старый шакал бывший наместник боялся железных... Но вот в войне. Нет друзей, нет союзников, собутыльник с детства Филипп Август предал, а я заболел... И вот приезжает хрен знает кто! А вдруг он меня убьёт? Ну и пусть, раз все предали! - О великий император, ты говоришь на языке франков? Да. Кто ты, назовись, я болен и скоро умру, я предводитель войска. Меня зовут Салах, я великий султан Каира и Дамаска. Как ты проник в мой шатер? Я же не спрашиваю, как ты проник в мою землю. Мои люди живы? Трое убиты, моих - шестнадцать человек, но я не хотел этого, мы пришли под вашим белым флагом...Вы не поняли, орифламма - не мой флаг. Я готов говорить. - Уведи своих на корабли, никто не умрёт. Ваши края и ваши корабли - я заплачУ. Мне нужен коридор... Ну, примерно так.

Похороны Петра. Речь Местоблюстителя Престола Патриаршего Феофана Новгородского:   Что се есть? До чего мы дожили, о россиане? Что видим? Что делаем? Петра Великого погребаем! Не мечтание ли се? Не сонное ли нам привидение? О, как истинная печаль! О, как известное наше злоключение! Виновник бесчисленных благополучии наших и радостей, воскресивший аки от мертвых Россию и воздвигший в толикую силу и славу, или паче, рождший и воспитавший прямый сый отечествия своего отец, которому по его достоинству, добрии российстии сынове бессмертну быть желали, по летам же и состава крепости многолетно еще жить имущего вси надеялися,-- противно и желанию и чаянию скончал жизнь и -- о лютой нам язвы! -- тогда жизнь скончал, когда по трудах, беспокойствах, печалех, бедствиях, по многих и многообразных смертех жить нечто начинал. Довольно же видим, коль прогневали мы тебе, о боже наш! И коль раздражили долготерпение твое! О недостойных и бедных нас! О грехов наших безмерия! Не видяй сего слеп есть, видяй же и не исповедуяй в жестокосердии своем окаменей есть. Но что нам умножать жалобы и сердоболия, которые утолять елико возможно подобает. Как же то и возможно! Понеже если великие его таланты, действия и дела воспомянем, еще вяще утратою толикого добра нашего уязвимся и возрыдаем. Сей воистину толь печальной траты разве бы летаргом некиим, некиим смертообразным сном забыть нам возможно.   Кого бо мы, и какового, и коликого лишилися? ...