Музей "Имена и эпохи"

Новая земля. — Прельстительные речи. — Мы возвысимся над прочими царствами. — Странствие, полное надежд. — Невиновный обманщик. На узкой полоске земли, которую от сопредельного Гондураса закрывают непроходимые горы, утвердилось новое государство. Много лет трудились здесь белые поселенцы, с благодарностью принимая помощь гордых, но мирных индейцев Москитного берега. Глядите, о язы’ки — вчера еще свиньи ходили между хижинами, и вот уже на этом месте встал удивительная столица Сент-Джозеф. Нет, она не превосходит красотой и размерами Париж или Лондон...

О пользе бульварных романов. — Бумаги покойного врача. — Наследство дона Перальто. — Прекрасная Лоретта. — Сказка. — Судебные мытарства. — Огрехи сюжета. Вот вы говорите — бульварный роман. Мол, он и плох, и ненатурален, герои его обыкновенно скудны разумом и разговаривают в манере актеров, дающих водевили в провинции. Из-под пера автора выходят такие повороты сюжета, которые не могут иметь место в действительной жизни, ибо в цепи событий, приводящих к ним, ничто не сообразуется ни со Здравым Смыслом, ни с законами Природы...

В поисках министра. — Отчаянный редактор. — Судьбоносное плавание. — Отрывок из географии. — Королевская воля. — Два бульдога. — Смерть в гостиничном номере. - Скажите, юноша, не здесь ли находится министр иностранных дел княжества Тринидад? — спросил я мальчика, играющего на ступенях с бельевой прищепкой. На тротуаре неопрятная женщина торговалась из-за увядшей капусты. Я искал посольство королевства площадью в пятнадцать квадратных миль и нашел его за дверью с бумажной табличкой „Канцелярия княжества Тринидад“, написанной, как я подозреваю, рукою господина министра...

В чудном мареве африканской мечты поднимаются и опадают башни великолепного Тимбукту. Но превыше их дворец дворцов, золотой престол царя царей, у подножья которого творят лучшие поэты и живописцы от начала времен. Таким описал тебя Лев Африканский, знаменитый арабский путешественник. О, Тимбукту самый желанный город! Имя твое звучит барабанами полчищ и тяжелыми шагами слонов. В ритме имени твоего кружатся безумные дервиши и черные танцовщицы запретных гаремов. Тим-букт, говорят туареги, Место-на-краю-земли...

Тинь-тинь — звенят вязальные спицы. Натруженные женские руки с распухшими пальцами ни на миг не прекращают работы. Тяжелое это дело — изо дня в день вязать шарфы для замерзающей революционной армии. Это их клуб, их жизнь. С утра пораньше женщины приходят на площадь Революции, некогда площадь Людовика XV. Самого бронзового тирана давно нет — его сволокли в утиль беспортошные санкюлоты. Остался лишь каменный постамент. Подле него и усаживаются вязальщицы. Их стулья стоят здесь дни и ночи напролет — ни один, даже самый безголовый, голодранец не смеет убрать их...

- А вы, батенька, плут! - Да уж не плутее вас, сударь... - Да вы, изволите ли видеть, сущий Генрих Английский! - Это отчего же? - А оттого, что наблюдается полное сходство характеров. Он ведь совершенно вроде вас был. Берется за карты, а честь в карман кладет до лучших времен. Ведь и то, хорошего человека Жирным Гарри не назовут. - Это вы что же, на мою внешность намекаете? - Внешность мне ваша в нынешних обстоятельствах вовсе без интереса. Только вы, я вижу, этой поучительной истории не знаете? Так я расскажу, расскажу, чтобы впредь наука была...

В первом бою я потерял весь флот. Вражеские галеры, будто заговоренные, уходили от таранов моих трирем, Окованные колья их катапульт прошивали борта и нанизывали на свои жала по пять воинов зараз. В тот день я научился слышать – слышать, как дрожит от натуги крученая тетива в тот миг, когда молот вышибает запорный клин. Научился видеть – видеть, как глубоко под килями моих кораблей собираются морские рыбы, чтобы пожрать моих моряков. С тех пор прошло много лет. Я страшно отомстил моим врагам - научил их бояться...

Не они движут Историю. История движется по ним, перемешивая в единую, невидную и немую массу. Их считают не по головам — целыми городами и странами: «Население Англии в тот год…». «Той ночью жители Парижа…» Маленькие комочки плоти, они смяты Историей в большой пластилиновый ком, из которого она после вылепила подставки для искусно исполненных фигурок императоров и генералов. Личины, лики, лица — все перемешивается, изглаживается, умаляется, но от этого не перестает быть. Ибо любая материя, как учит Демокрит, составлена из малейших частиц...