Михаил Пономарев

На чистеньких недавно проложенных дорогах я встречал людей во фланелевых костюмах, возвращающихся с тенниса и пляжа, и береговой охраны с радиостанции, и ослов, и вьюрков, идущих домой. В море в голубых сумерках я увидел огни «АРИАДНЫ» и эсминца далеко на юге, а за Кок-Сэндс — большие огни пароходов, направляющихся к Темзе. Вся сцена была настолько мирной и обычной, что я с каждой секундой становился все более подавленным. Мне потребовалась вся решимость, чтобы прогуляться к Трафальгарской ложе около половины девятого...

Если бы человек мог попасть в окружение, совершенно отличное от того, в котором он был замечен в первый раз, и — это важная часть — действительно подыгрывать этому окружению и вести себя так, как будто он никогда не выходил из него, он поставил бы в тупик даже самого умного человека. детективы на земле. И он рассказывал историю о том, как однажды он одолжил черный плащ, пошел в церковь и поделился тем же сборником гимнов с человеком, который его искал. Если бы этот человек увидел его раньше в приличной компании, он бы узнал его; но он только видел, как он гасил свет в трактире из револьвера...

Они все вошли в дом и оставили меня чувствовать себя бесценным идиотом. На этот раз я лаял не на то дерево. Эти люди могут действовать; но если они были, то где была их аудитория? Они не знали, что я сижу в тридцати ярдах от рододендрона. Просто невозможно было поверить, что эти трое здоровенных парней были чем-то иным, чем кажутся, — тремя обыкновенными играющими англичанами из пригорода, надоедливыми, если хотите, но отвратительно невинными. И все же их было трое; и один был старый, и один полный,...

Я провел теплый и мирный день. Мы наловили около двадцати фунтов трески и трески, и в этом танцующем синем море я стал смотреть на вещи веселее. Над белыми скалами Раффа я увидел зеленые и красные виллы и особенно большой флагшток Трафальгарской ложи. Около четырех часов, когда мы вдоволь наловились, я приказал лодочнику обвести нас вокруг яхты, которая лежала, как нежная белая птичка, готовая в любой момент сорваться с места. Скайф сказал, что для своей конструкции это должна быть быстрая лодка, и что у нее довольно мощный двигатель...

Вскоре я заметил, как кто-то вышел из дома и неторопливо прогуливался вдоль утеса. Когда я надел на него очки, то увидел старика в белых фланелевых брюках, синем саржевом пиджаке и соломенной шляпе. Он взял бинокль и газету, сел на одну из железных скамеек и начал читать. Иногда он откладывал газету и смотрел в бинокль на море. Он долго смотрел на эсминец. Я наблюдал за ним полчаса, пока он не встал и не пошел домой завтракать, а я вернулся в гостиницу пообедать. Я не чувствовал себя очень уверенно...

Он вернулся с новостью, которая одновременно и озадачила меня, и успокоила. Дом назывался Трафальгар Лодж и принадлежал старому джентльмену по имени Эпплтон, бывшему биржевому маклеру, как сказал агент по дому. Мистер Эпплтон часто бывал там в летнее время, а сейчас пробыл в резиденции большую часть недели. Скейф смог собрать о нем очень мало информации, за исключением того, что он был порядочным стариком, который регулярно оплачивал свои счета и всегда был хорош за пятерку в местной благотворительной организации...

Розово-голубое июньское утро застало меня в Бредгейте, глядя от отеля «Гриффин» над гладким морем к маяку на песках Кока, который казался размером с буй-колокол. В паре миль южнее и гораздо ближе к берегу стоял на якоре небольшой эсминец. Скейф, человек Макгилливрея, служивший во флоте, знал эту лодку и назвал мне ее имя и имя командира, так что я отправил телеграмму сэру Уолтеру. После завтрака Скейф получил от агента по продаже домов ключ от ворот лестницы на Ерш. Я прошел с ним по пескам и сел в уголке утесов, пока он исследовал их полдюжины...