Матвей Усачёв

Оська был сражен моим позором. Оська решил сам помериться силами с непобедимым комиссаром. — А в «лапки-тяпки» вы умеете играть? — спросил Оська. — Это как же — в «лапки-тяпки»? — удивился комиссар. — А вот так, — проговорил Оська, снова устраиваясь на колени к Чубарькову. — Вот вы положите сюда вашу руку, а я буду вас ударять. А вы должны руку убирать, чтобы я не попал. Как не попаду, тогда вы будете бить. У нас в классе все так играют. — А ну давай, давай, — охотно заинтересовался комиссар и положил на ломберный столик свою широкую пятерню — руку грузчика. Оська прицелился. Он замахнулся левой рукой, но коварно ударил правой...

— Леля, Ося, — сказал папа, — что у вас там с руками? — Ой, папа, — закричал Оська, — иди к нам, мы в «ляпки-тяпки» играем с комиссаром! Знаешь, как он здорово играет! Лучше даже, чем у нас Витька Пономаренко в классе. — А он у вас малый хитрец, — похвалил Оську несколько смущенный комиссар, — с ним надо ухо востро… Только жулит, не по правилам бьет, на лету подсекает. — Нет, я не жулю, ни капельки не жулю! — кричал Оська. — Вы сами хитрый! — Что за дикость! — возмутился папа. — Вы только посмотрите, какие у вас кисти рук. Это негигиенично… Товарищ комиссар, вы меня извините, но мои дети привыкли к более культурным развлечениям...

Несмотря на столь звучное имя, Эдмонд Флегонтович Ла-Базри-де-Базан оказался личностью отнюдь не швамбранской. Он существовал на самом деле и был хорошо известен Покровску. Ла-Базри-де-Базан появился вскоре после революции. Он тогда редактировал покровскую газету «Волжский Буревестник» и прославился тем, что на первой странице рождественского номера огромными буквами поздравил «всех уважаемых читателей с 1917-м днем рождения социалиста И. Христа…» Через день газету поздравили с новым редактором. Теперь Ла-Базри-де-Базан работал в Тратрчоке. Он имел чин адъютанта для особых поручений, но...

У Лабаз-да-Базара в комнате разило духами. Запонки, флаконы, ящики, рюмки, мундштуки, коробочки, ногтечистки заполняли подоконники. На стене висел портрет киноартистки Веры Холодной… Лабаз был вежлив, он всем уступал в тесном коридоре путь и часто щелкал желтыми каблуками. И питерская тетя говорила, что он скорее маркиз, чем марксист. Каждый вечер к маркизу приходили гости — военные дамы и штатские мужчины, прежние «отцы города» и «сестры милосердия». Тогда в комнате Лабаз-да-Базара было очень шумно. До глубокой ночи стонала гитара. Лабаз-да-Базар наждачным голосом пел о том, как король французский на паркете играет в шахматы с шутом...

— Чтоб больше у меня этого не повторялось! — сказал комиссар, распекая кого-то воображаемого. — Точка! Ша! Чем пахло мыло Несчастье обнаружилось вечером. Ла-Базри-де-Базан куда-то ушел. Пользуясь его отсутствием, мама пошла проверить, цел ли секретный пакет в столике. Столик был пуст. Сверток, мыло, бывшие деньги, наши манускрипты — все исчезло. Швамбранские тайны были похищены… Папа и мама вернулись в столовую. Все сели за стол. Начался пленум семейного совета. — Вот вам маркиз ваш, — сказал папа. — Не может быть! — сказали в один голос тетки. — По манерам видно, что он из хорошей семьи...

— Милости прошу, — сказал он, — прене во пляс, как говорят. Прошу. Могу кое-чем угостить. Был обыск. Из опрокинутого чемодана вывалились куски мыла. — Наше, — сказал папа. — Извините, мое, — отвечал маркиз. Николаевские сотенки перемешались с какими-то бумажками и чертежами. Оська взглянул на меня, и я посмотрел на него. — «Письмо к царю», — читал, перебирая бумажки, человек с усиками, — «Карта боя», «План города П.», «Тайный приказ», «Список заговорщиков»… Что это такое? — спросил он у маркиза. — Не знаю!.. — бледнея, отвечал маркиз, увидев, что дело пахнет хуже, чем мылом. — Как же это у вас очутилось? — Не знаю… Честное слово, товарищ...