Владимир Попадьин

— Упустили посла? Бояре ответили все вместе: — Упустили княже. — Не прогневайся. — Конь под ним — ветер. — Вишь, стрелой его достали. В плечо угодила, а он стрелу вырвал, да и был таков. — Прикажи послать погоню. Давай самых борзых коней с княжой конюшни. Князь стоял в оцепенении. Потом устало махнул рукой...

Когда старший Вельяказ, подъехав к оврагу, велел брату ждать, Мика сказал: — Я с тобой. Ведь все равно никого в овраге нет, мерещится беда князю. — Конечно, мерещится, но то не наша печаль. Ты свое дело делай. Мика послушно остался на месте, но едва брат скрылся из глаз в глубине оврага, он начал спускаться следом. Все было как обычно: и тишина, и шелест мертвой листвы на дубках, только ручья внизу не было. Мика уже хотел бросить игру в прятки, хотел догнать брата и ехать вместе, как вдруг тишину оврага разорвал вопль: — Мика, назад! И грозный рев: — Стой, чертов сын! Один только князь Михайло напряженно смотрел вдаль...

Кинулись татары, Настя забилась в сильных руках, кусалась, царапалась, кричала пронзительно. Семка услышал треск разрываемого сарафана, сразу не понял даже, глядел оторопело на обнаженную, упавшую на пол девушку, на мурзу, который стоял над ней, потирая руки, любуясь розовым молодым телом, а поняв, забыл обо всем, выхватил меч, с ревом бросился на Ахмеда. Белым огнем сверкнуло перед глазами. Боль в плече отрезвила, понял: саблей полоснули, кольчуга спасла. Рубился сразу с полуторадесятком татар, озверел, не помнил, скольких врагов зарубил, сколько ударов принял… Когда очнулся, первое, что увидел, — остекленелые глаза Андрея Спиридоновича и сивую бороду его в сгустках запекшейся крови...

— С севера, с Белого озера мы, — чуть слышно ответил князь. — Тебя–то и нужно. Поворачивай к хану во дворец. — Помилуй, воевода, — вступились бояре, — дай князю хоть умыться с дороги. Татарин не взглянул на них даже, его люди окружили князя, оттеснили бояр. — Во дворец! — повторил мурза и вскочил на свою лошадь. Князь только по сторонам озирался испуганно. Мурза, видя то, огрел плетью княжого коня. Конь фыркнул, присел под ударом, переступил копытами и рванулся вперед, мурза поскакал следом. Мюрид–хан сидел в саду под деревьями, спасаясь от зноя, пил кумыс. Увидев князя, вздумал напоить кумысом и его...

Генуэзец только головой мотнул. — Ладно! — возвысил голос Митяй. — Отсель до Сурожа недалече, туда пойду, авось там настоящий кормчий найдется. Генуэзец перестал жевать. — В Сурож? — В Сурож! И медлить не буду. Кормчий поднялся. — Коли так, поп, едем. К обеду корабль будет тебе готов, но обедать своим людям запрети, все равно еда назад пойдет...

Уже утром, когда совсем рассвело, на обрыве лесного оврага увидели кашинцы человека. По всему обличию то был лесовик, охотник, Десятник проехал мимо, но тот окликнул его: — Эй! Дядя, зря коней моришь! Десятник остановился, подозрительно оглядел с головы до ног окликнувшего его охотника, но все же спросил: — Это почему же зря? Тебе отколь известно, куда мы едем? Тот, не отвечая, затряс рыжими патлами, торчавшими из–под волчьего треуха. — Не ходи дальше, дядя. Впереди беда тя ждет. Десятник окончательно решил: «Подослан! Монах его подослал, вот он и пугает», — но виду не подал, а даже коня повернул, будто и впрямь послушался...

Алексий, чуть отступив от наседавшего на него Мюрида, покривил губами, не то улыбнуться хотел, не то отвращения не сдержал, и, не отвечая на угрозы, протянул Мюриду сороковичок соболей. — Прими собольков, мех отборный, не серчай. Схватив связку собольих шкурок, Мюрид обмяк и уже милостиво начал плести такое, что не только митрополиту, а и татарину не понять было: язык у него спьяна за зубы цеплялся. Видя это, митрополит решился схитрить. — Скажи, Мюрид, небось по твоему слову бояр моих из башни не выпустят? Мюрид от тех слов осерчал, осерчав, заговорил яснее: — Как не выпустят? Ты, поп, забыл,...

Игнатий слушал, соглашался, а Фома вечно поперек ляпнет. Так и тут — вздохнул поглубже и заорал: — Эй! Семка! Послушать тя — воевода! Все замыслы Мамаевы сведал, а вперед глядеть забыл, забыл, что в стороже ты… Семен взглянул вперед, и из головы все раздумья как ветром выдуло, выхватил меч. — Окружай! Сразу замолк Фома. С глухим топотом рассыпалась широким полумесяцем сотня, охватывая ехавшую навстречу кучку татарских всадников. Летят разведчики, только свист в ушах, а татары, как ехали, так и едут неторопливой рысцой...

10.ПОСОЛЬСКИЙ БАРЫШ На следующий день к вечеру с ордынского подворья посол ханский торжественно выехал в кремль. На берегу Москвы–реки мурза Ахмед попридержал лошадь, глядел на тот берег, где в морозном тумане высился кремль князей московских. Над городом в розовом небе стояли столбы дыма, вся Москва топила печи, мороз был лютый. Лошади и люди давно успели прозябнуть, воины татарские нетерпеливо поглядывали на мурзу, а посол, весь белый, заиндевевший, смотрел и смотрел на дубовый палисад кремля, наконец, обратись к сотнику Тагаю, указал на стены и башни: — Лесные люди. Медведи. Крепости и те из дерев складывают...

Васька выпрыгнул. В зубах орех. Владимир только свистнул ему вслед, когда он стрелой взлетел по резному столбику под потолок горницы. — Берегись, Васька, — смеялся Владимир Андреевич, — попадешься Никишке на глаза, возьмет под стражу: ты тоже рыжий. Опять вошел дворецкий: — Володимир Андреевич, там купец пришел, бочонок вина принес, вино сурожское. Может, отведаешь? Да ты, княже, не гневись… — Как не гневиться! Ты, видно, сам к бочонку приложился, вот спьяна ко мне и лезешь...