Олег Никифоров

Уилл Генри, Доктор дома? — спросил констебль сухо и официально. — Да, сэр. Он ждет вас в библиотеке. — Ждет меня? Кто бы сомневался! Они прошли в комнату следом за мной. Уортроп стоял у длинного стола, на котором я оставил карту с яркими пересекающимися линиями и неровными кружочками, звездочками, прямоугольниками и квадратами. В спешке я позабыл свернуть ее, но Доктор, казалось, не замечал, что она лежит на самом видном месте. А может, ему это было все равно. Он застыл при нашем появлении и сказал, обращаясь к Моргану: — Роберт, я удивлен. — Да? — холодно спросил Морган. — А вот Уилл Генри сказал, что вы ждете меня...

«я должен кое-что показать вам» В тот день констебль снова приехал на Харрингтон Лейн, и его появление было предсказано монстрологом. — Надо бы сделать уборку, Уилл Генри, — сказал он. — Наш друг констебль скоро опять пожалует с просьбой о помощи, когда его полицейские с собаками выбьются из сил, а беспорядочная пальба не принесет результатов. Уборка, после того как вчера Доктор перевернул вверх дном весь дом, потребовалась основательная. Пока я наводил порядок в библиотеке, расставляя по местам книги и протирая полки, Доктор направился в кабинет. Оттуда не доносилось ни звука, и, когда я закончил и вошел к нему, мои подозрения подтвердились — он вовсе не прибирался...

Я знаю, что ты думаешь, Уилл Генри, но даже основные принципы и догматы веры этих жертв несут в себе ошибку, которая — не проступок. Просчет — не халатность, благоразумие — не преступление. Я основываю свои действия или свое бездействие на возможности и вероятности, на фактах и доказательствах. Есть причины, по которым мы называем науку дисциплиной! Недалекий человек убегает или строит погребальный костер, чтобы жечь на нем ведьм. Я — ученый. Я не лезу в ложные споры; и то, что мы не видим фей, танцующих на лужайке, ничего не доказывает — ни их наличия, ни их отсутствия. Факты и доказательства рождают теорию...

А тем временем спор констебля и Доктора достиг своего апогея. Доктор каждое свое слово подтверждал, тыкая пальцем констеблю в грудь: — Никакой эвакуации! Никаких охотничьих отрядов! Здесь я — эксперт. Я один — один-единственный — достаточно квалифицирован, чтобы принимать решения! Ответ Моргана был сдержанным и взвешенным, словно взрослый разговаривал с разбушевавшимся ребенком: — Уортроп, если бы у меня было хоть малейшее сомнение в вашей компетентности, я бы никогда не привез вас сюда сегодня утром. Вы разбираетесь в этом ужасающем феномене лучше, чем кто-либо. В силу своей профессии вы обязаны понимать этих тварей...

…агрессивно и незамедлительно… каждый здоровый мужчина в Новом Иерусалиме… Доктор отвечал: — …опрометчиво и безрассудно… это обязательно вызовет панику… Малакки пришел в себя, пока они переговаривались. Всхлипы его затихли, остались только слезы, текущие по щекам. Его уже не била крупная дрожь, только слегка потряхивало, как при ознобе. — Что за странный человек! — сказал Маллаки, имея в виду Доктора. — Он не странный, — возразил я, немного защищая Уортропа, — у него просто профессия странно называется. — А как называется его профессия? — Монстролог. — Он охотится на монстров? — Ему не нравится, когда их так называют...

Малакки снова кивнул, теперь порывисто, глаза его были широко раскрыты, словно он сам удивлялся тому, что говорил. — Откуда вы знаете? — Это был самец или самка, не припомнишь? — О, ради бога, Пеллинор! — взмолился констебль. — Ну, хорошо, — вздохнул Доктор. — Ты бросил сестру и убежал. — Нет! Нет, я бы ни за что не бросил ее! — закричал Малакки. — Я бы ни за что не отдал ее этим… чтобы они… Я схватил ее за руки и потащил к окну… — Но было слишком поздно, — подсказал Доктор, — над вами уже нависло чудище. — Оно так быстро двигалось! Одним прыжком оно перескочило через комнату, схватило зубами ее за ногу и выдернуло ее у меня так же легко, как взрослый может вырвать куклу из рук ребенка...

Конечно, я любил их! — Тогда откажись от чувства вины и похорони свое горе. Они умерли, и их не вернешь. Я предлагаю тебе выбор, Малакки Стиннет, — выбор, перед которым рано или поздно оказываются все: ты можешь остаться оплакивать свое горе или взять оружие и пойти на врага! Твою семью истребили не демоны, на нее напали хищники-людоеды, которые будут нападать снова — это так же точно, как то, что солнце сегодня зайдет за горизонт. И тогда пострадают другие семьи — если только ты не расскажешь, и не расскажешь мне здесь и сейчас, что ты видел. Говоря так, Доктор наклонялся к съежившемуся Малакки все ниже и ниже, пока не уперся руками в скамью по обе стороны от мальчика...

Я не ранен, — повторил Малакки. Теперь он говорил это именно мне, словно боялся, что я не расслышал его раньше. — На мне нет ни царапины. — Поразительный и невероятно удачный исход твоего сурового испытания, — заметил Доктор. Его слова снова не встретили ответа. Недовольно фыркнув, Уортроп подал мне знак подойти к Малакки поближе. Похоже, тот готов был говорить, но только со мной. — Сколько тебе лет? — спросил он. — Двенадцать. — Как моей сестре. Элизабет. Сара, Майкл, Мэтью и Элизабет. Я старший. У тебя есть братья или сестры, Уилл Генри? — Нет. — Уилл Генри сирота, — сказал Доктор Уортроп. — Как это случилось? — спросил Малакки у меня...

Я не ранен, — сказал он наконец тихим шепотом. — Уортроп не совсем обычный доктор, — сказал констебль. — Я — ученый, — сказал Уортроп. Малакки рассеянно перевел свои невероятно синие глаза в сторону, и его блуждающий немигающий взгляд застыл на моем лице. Я заерзал; смотреть Малакки в глаза было невыносимо. — Кто ты? — спросил он. — Это Уилл Генри, — сказал Доктор. — Он — мой ассистент. Малакки продолжал смотреть на меня невидящим взглядом. Это было совершенно ясно — он смотрел как бы сквозь меня на то, что мог видеть только он один. Не знаю, как восприняли это другие; мне было совершенно ясно,...