Деревенский словарь

Я постучала в окно, которое всё ещё было высоко, хотя дом и осел за эти годы. Раз, другой. Никто не отозвался. Тогда я шагнула к двери, потянула её на себя, ожидая встретить сопротивление замка, однако дверь открылась легко. Ступени перекосились ещё больше, но… вопрос техники. Мало я по таким лазала?.. Тесные, тёмные сени, вот и вторая дверь, ведущая в избу. О, даже запах остался прежним. Так всегда пахло в исконных деревенских домах моего детства. Жаль, что воздух нельзя сдать в музей! В избе тоже никого, что ж ты будешь делать!...

Деревня, стоящая на горке около дороги!.. Конечно, в новые времена тотального автомобилизма она обречена на процветание, зачёркнуто, цивилизованность. На освоенность вдоль и поперёк, на строительство коттеджей, домов и домиков, выкраивание всё новых и новых земельных участков из скудной, по совести говоря, почвы-суглинка. Но ведь строятся не ради земли — только ради места. А место удобное. По глинистым дорогам, если лето дождливое, проехать не так-то легко — дороги размокают в вязкую глиняную кашу...

Так всё странно сошлось, что «Словарь» начал писаться, как только мы приняли окончательное решение о продаже дома, но, покуда «Словарь» не вышел отдельной доработанной книгой, вместе со всеми примыкающими к нему материалами, картами, фотографиями и прочим — дом мистическим образом всё продавался, продавался, но не мог нас покинуть… А однажды я рассказывала дочке про нашу русскую печь — вот, нагулявшись по ненастной погоде, ты забираешься на печку, тепло, сухо, лампочку туда протянуть, бутербродов...

Шалаш. Все дети любят строить домики, а в избе — не из чего и негде, да и день обычно проводишь вне дома, прибегаешь только пообедать. Так что я несколько лет подряд с маниакальным упорством, с разными партнёрами пыталась построить шалаш. То для этой цели служили какие-то столбики для забора, старые лоскутные одеяла и сам забор в качестве несущей стены; то я пыталась приладить те же столбики к стволу берёзы. А, да... стройматериалами ещё были куски толстого полиэтилена, который идёт на плёнку для парников...

Цветы. Календарь, часы, Марлезонский балет. Всякий цветок, плод, травка выходят на сцену в свой черёд, в строгом, исполненном красоты и гармонии порядке. Весна: подснежники, ландыши — в лесу, одуванчики, тюльпаны и нарциссы — в саду. Лето: в саду — пионы, люпины, садовые гвоздики, лилии; ромашки, колокольчики, дикие гвоздички, анютины глазки, васильки — в поле и на лугу. А дальше — флоксы, георгины, золотые шары, гладиолусы, циннии, петунии, бархатцы, настурции — всё охра да киноварь. И, наконец, разноцветные астры — конец августа, преддверие осени...

Туман. Бывало, утром встанешь, выглянешь в окошко, а там берёзы в заулке едва видны, а уж то, что дальше, — и вовсе в молоке. Туман. Он рассеивался, развеивался ветром... А сейчас, кажется, и нет таких туманов. Разве что вечерний, ночной — в оврагах, в низинах. Но он и тогда стелился ковриком под вечерние росы, а вот этот, утренний, стеной, остался, по-моему, далеко в детстве. Терновник. В деревне его называли «тёрн». Короткое и колючее просторечное имя подходит ему больше, чем поэтически-протяжное литературное...

Сундук. Неподъёмный, словно окаменевший от времени. Не один, не два... Не считала, сколько. Не приданое — кому чего придавать?.. Старые журналы, книги... Одна из них — растрёпанная, пожелтевшая — привлекла моё внимание. "Яти" и "еры" сперва мешали чтению, потом я перестала их замечать. По-видимому, это был какой-то словарь славянской мифологии века примерно восемнадцатого либо стилизация под него. Вот текст. Даже название сохранилось. Если автор слишком чего-то нафантазировал, я не виновата. «...

Свет. Свет в деревне, свет моего детства, свет моих воспоминаний. По-своему он не менее важен, чем у великих художников и режиссёров. Точнее, освещение... Картины даются мгновенными вспышками-кадрами, и на них — то томный послеобеденный свет, уже немного уходящий со стен дома, то яркий, всепроникающий, пронизывающий насквозь каждую половицу раннеутренний, то ласковый вечерний, когда солнце, уходя на запад, стелет дорожку на полу возле горки. В детстве я больше всего любила утренний свет. Вскакивала...

Радуга. Сколько помню, почему-то всегда на востоке. Далеко. Добежать и не мечталось. Только очарованно любоваться и радоваться... Четыре наших высоченных берёзы, и на небе, на их фоне — радуга-дуга… Речка. Или речки. Сундоба в недалеком Гаврилове — ключевая, быстрая, чистая, неспокойная, и Мордовка — младшая речка, впадающая в неё. На Мордовку мы ходили заросшими лугами — трава не то что по пояс, до подбородка, — удить рыбу. Лесная, луговая речка. Ромашки. Нельзя не посвятить несколько слов такому милому, симпатичному, обаятельному цветку...

Поветь. В сорок с лишним я с удивлением выяснила: мало кто из моих ровесников знает, что это такое. А в детстве запомнилось — «поветка». Это пространство, аналогичное чердаку, только над двором, а чердак — над домом. В истинно деревенских домах там хранили сено, ну а у нас, уже дачников... Да, дачников, дом был в конце тридцатых перевезён из земель, затопленных Рыбинским водохранилищем. В нём жили мои прадед и прабабка, но старшая их дочь — моя бабка — уехала в город, прислав, впрочем, на подрастание свою дочь, то есть мою маму, жившую в деревне до школы...

Облака. Облака, река, легка, высока, глубока, молока, века... пожалуй, хватит. А этот образно-рифмовый ряд течёт, да, невесомо и плавно, как облака. Облака объёмные, в очертаниях которых находишь сходство с предметами, животными, птицами, людьми. Облака рассветные или закатные, нежнейших фламинговых оттенков, подсвеченные неярким — ещё или уже — солнцем. Облака перистые, подобные следу пролетевшего… нет, не самолёта — ангела. Облака, на первый взгляд невинные, но как раз они оборачиваются самыми долгими и страшными грозами...

Магазин. Сельмаги располагались в деревнях через остановку от нашей. Один ближе к городу, другой — дальше, а наша деревня, стало быть, посередине. В качестве надёжной продуктовой базы ни один сельмаг не рассматривался; там брали консервы, спички, соль, сахар, ну, пряники и, конечно, хлеб. Скотину хлебом подкармливали, так что не всегда успеешь и хлеба ухватить. Словом, продукты брались в доме откуда-то, но иногда говорили: «Пойдём, сходим в Назарово или Кушляево!» — подразумевалось: в магазин. Это всегда были интересные прогулки...