Сапон Вавилон

“Да, они будут", - весело сказал я, продолжая свою работу. После чего он понаблюдал за мной еще несколько минут и сказал: “Что ж, вы можете записать меня на сто долларов за новое здание. Приходи в мою платную конюшню и забери его сегодня вечером.’ “Хорошо, я обязательно буду там", - ответил я. “Через некоторое время подошел еще один человек, остановился и посмотрел,...

“Я осмотрел это здание, - капризно продолжает он, - и увидел, что о ремонте действительно не могло быть и речи. Ничего, кроме новой церкви, не годилось бы! Поэтому я взял топор, который принес с собой, и начал рубить это место. Через некоторое время появился мужчина, не один из членов церкви, он некоторое время наблюдал за мной и спросил: "Что ты собираешься там...

“Это заставило их казаться такими довольными и ободренными, и такими уверенными в том, что открывается новая возможность, что я никогда не сомневался, что каждый из присутствующих и многие друзья, кроме того, будут утром в здании. Я был там рано утром с молотком, топором и ломом, которые я захватил, готовый приступить к работе, но больше никто не появился!” Он с сожалением оценил юмор происходящего, когда представил себе эту сцену; и известно также, что в том маленьком городке Лексингтон, где американцы так храбро столкнулись с невозможным, Рассел Конвелл также собрался с духом, чтобы встретиться с невозможным...

“Мужчины и женщины смотрели друг на друга, все еще молча, печально пораженные, но не зная, что делать. И я сказал им: ”Почему бы не начать все сначала и не продолжить с церковью, в конце концов!"" Типичный конвеллизм, вот что! Сначала импульс помочь тем, кто нуждается в помощи, затем вдохновение и лидерство. “Но здание слишком ветхое, чтобы им пользоваться", - печально сказал один из мужчин; и я знал,...

Но мне показалось жалким, что от маленькой церкви придется отказаться. Тем не менее, я посоветовал провести собрание членов церкви, и я присутствовал на этом собрании. Я изложил им суть дела — это была всего лишь горстка мужчин и женщин, — и на некоторое время воцарилась тишина. Затем поднялся старик и дрожащим голосом сказал, что дело совершенно ясное; что, очевидно, ничего не остается, как продать, и что он согласится с другими в необходимости;...

Если бы это было в каком-нибудь другом месте, в каком-нибудь обычном месте, в каком-нибудь совершенно обычном месте, он, возможно, не сделал бы этого важного шага. Но это был Лексингтон, это был храбрый старый Лексингтон, вдохновляющий Лексингтон; и он был вдохновлен этим, ибо человек, который сам благородно вдохновляет, всегда тот, кто сам открыт благородному вдохновению. Лексингтон вдохновил его. “Когда я был адвокатом в Бостоне и мне было почти тридцать семь лет, - сказал он мне,...

В третий раз он увидел Линкольна, когда, будучи дежурным офицером, часами стоял рядом с мертвым телом президента, когда оно лежало в штате Вашингтон. В те часы, когда он стоял неподвижно, в то время как толпа печально двигалась, у полковника Конвелла сложилось огромное впечатление о работе и достоинствах человека, который лежал там мертвым, и это впечатление никогда не исчезало. Джон Браун, Авраам Линкольн, старый революционер Лексингтон — как жизнь Конвелла связана со знаменитыми людьми...

“Все будет хорошо", - сказал Линкольн, когда Конвелл закончил. Но Конвелл все еще был напуган. Он боялся, что во множестве общественных дел этот простой вопрос жизни горного мальчика, рядового солдата, может быть забыт слишком поздно. ”Уже почти назначено время..." — он запнулся. И голос Конвелла почти срывается, человек эмоций, которым он является, когда он рассказывает о том, как Линкольн сказал с суровой серьезностью: “Иди и телеграфируй...

Во второй раз он увидел Линкольна, когда отправился в Вашингтон, чтобы просить о жизни одного из своих людей, приговоренного к смертной казни за то, что он спал на посту. Он все еще был всего лишь капитаном (его повышение до звания полковника еще предстояло), юношей, и испытывал благоговейный трепет в присутствии человека, которого он боготворил. И его голос немного дрожит даже сейчас, когда он рассказывает о...

“Когда я стоял рядом с телом Джона Ринга и понял, что он умер из любви ко мне, я дал клятву, которая сформировала мою жизнь. Я поклялся, что с этого момента буду любить не только свою собственную жизнь, но и буду жить жизнью Джона Ринго. И с этого момента я работал по шестнадцать часов каждый день — восемь часов на работу Джона Ринга и восемь часов на свою собственную"...