Семенищева Пеладея

Он рассказывает, как некрасиво был одет Линкольн, даже с одной штаниной выше другой, и о том, каким неуклюжим он был, и о том, как плохо он поначалу говорил и с каким явным смущением. Председатель собрания принес Линкольну стакан воды, и Конвелл подумал, что это было из личного желания помочь ему и уберечь его от срыва. Но он любит рассказывать, как Линкольн стал другим человеком, когда говорил; как он, казалось, устыдился своего краткого...

Эмоциональный темперамент Конвелла всегда делал его отзывчивым на великое, яркое, патриотическое. На него оказало глубокое влияние знакомство с Джоном Брауном, и его краткие воспоминания о Линкольне очень сильны, хотя он видел его всего три раза. Впервые он увидел Линкольна в тот вечер, когда будущий президент произнес речь, ставшую впоследствии такой знаменитой, в Купер-Юнионе, штат Нью-Йорк. Имя Линкольна...

Это любопытная черта в нем — как много романтики в его жизни! Почитаемый до конца Джоном Рингом; оставленный умирать на всю ночь на горе Кенесо; спокойно поющий “Ближе, Боже мой, к Тебе”, чтобы успокоить пассажиров на предположительно тонущем корабле; спасающий жизни даже в детстве; никогда не разочаровывающий ни одну аудиторию из тысяч аудиторий, к которым он собирался обратиться за все годы своих лекций! Он сам немного гордится этим последним пунктом, и для него характерно, что он...

И Конвеллу нравится вспоминать, что впоследствии молодой человек оправдал гордость оправдания; и, хотя Конвел этого не говорит и не думает, каждый знает, что именно влияние Конвелла вдохновило его на честность — ибо он всегда вдохновитель. Конвелл даже проводил определенные часы для консультаций с теми, кто был слишком беден, чтобы платить какой-либо гонорар; и одно время,...

И все же он смеется своим тихим, заразительным, характерным смехом, рассказывая о том, как однажды его обманули, потому что он защищал человека, обвиняемого в краже часов, который был настолько очевидно невиновен, что он взялся за дело в порыве негодования и с гордостью оправдал молодого парня. На следующий день ошибочно обвиненный пришел к нему в офис и стыдливо достал часы, в краже которых его обвинили. “Я хочу, чтобы вы отправили его человеку, у которого я его взял”, - сказал он. И он рассказал с какой-то пристыженной...

Но как бы то ни было, эти бурлящие, меняющиеся, волнующие годы были для него жизненно важными годами, ибо в бесчисленных переживаниях того времени он строил фундамент будущего Конвелла. За границей он встречался с известными людьми земли. Дома у него появилось множество друзей и преданных поклонников. Стоит отметить, что как юрист он никогда бы не взялся за дело, будь то гражданское или уголовное, которое он считал неправильным...

И все же Конвелл не сразу приступил к делу своей жизни. Он мог казаться почти неудачником, пока ему не перевалило за сорок, потому что, хотя он продолжал добиваться успехов, они не были постоянными успехами, и он не определился с определенной линией поведения. Он беспокойно отправился на запад, чтобы построить свой дом, а затем беспокойно вернулся на Восток. После окончания войны он был адвокатом, преподавателем, редактором, путешествовал по миру в качестве корреспондента, писал книги. Он продолжал зарабатывать деньги и продолжал терять их; он потерял их из-за пожара, из-за инвестиций, из-за помощи своим друзьям...

Рассел Конвелл является такой силой в мире не потому, что он священник. Он пошел в служение, потому что был искренним и глубоким христианином, и потому что чувствовал, что как служитель он мог бы сделать больше добра в мире, чем в любом другом качестве. Но быть министром - это, так сказать, всего лишь случайность. Важно не то, что он министр, а то, что он - это он сам! Недавно я слышал, как житель Нью-Йорка,...

“Каждое утро, когда я встаю, я смотрю на этот меч, или, если я далеко от дома, я думаю о мече и снова клянусь, что в другой день я буду работать шестнадцать часов”. И когда человек узнает Рассела Конвелла, он понимает, что никогда еще человек не работал так усердно и постоянно. “Именно благодаря Джону Рингу и его преданности мне, отдавшей свою жизнь, я стал христианином”, - продолжал он...

“Джон Ринг схватил меч, который так долго был ему дорог. Он петлял то тут, то там, и ему действительно удалось добраться до моста как раз в тот момент, когда он начал пылать. Он двинулся через дорогу. Пламя с каждым мгновением становилось все яростнее, дым гуще, и время от времени, когда он полз и шатался, он на несколько секунд перегибался через край моста, пытаясь глотнуть воздуха. Обе стороны видели его; обе стороны наблюдали за его ужасным продвижением, даже когда с обеих сторон реки велась яростная стрельба...