Маркин рассказчик

Она сидела в кафе, смотрела в залитой дождём окно. На улице было темно, дождливо мрачно, точно так же, как на душе у девушки. Таска никак не отпускала, хотелось кричать и плакать, но она не смогла выдавить ни слезинки. Вчера она похоронила отца, на поминках в отцовском особняке присутствовали какие-то люди, много говорили. Мужчины сохраняли скорбное выражение лица, а женщины сморкались в кружевные платочки. Девушка краем глаза замечала, как некоторые украдкой рассматривают обстановку, обеденные...

Гвалт автомобильных сигналов в сизо, бензиновые выхлопы и громкий мат, застрявших в пробке людей традиционно, возвестили о начале рабочей недели. Стоящие в пробке, кто как мог тратили драгоценное время, не в силах двинуться с места, а по обочине на огромной скорости нёсся блестящий черный мерс, разгоняя зазевавшихся пешеходов, громким спецсигналом авто представительского класса уверенно летела по своим неотложным делам. Сидящий на заднем сиденье его хозяин тучный, не молодой господин презрительно кривил губы, косясь на ползущие в сторону центра транспортный поток...

фывфыв

Они зачерпнули его из бегущих ручьев в то раннее время. Итак, этот фермер из Пенсильвании написал своему двоюродному брату с просьбой о работе. Видите ли, друзья, этот фермер был не совсем глупым человеком. Нет, он не был таким. Он не покидал свою ферму, пока у него не было других дел. * Из всех простаков, на которых светят звезды, я не знаю худшего, чем человек, который бросает одну работу, прежде чем получит другую. Это имеет особое отношение к моей профессии и не имеет никакого отношения к мужчине, добивающемуся развода...

Но на самом деле лучшая иллюстрация, чем та, что произошла здесь, в нашей собственной Пенсильвании. Если есть что-то, что мне нравится больше, чем кому-либо другому на платформе, так это то, что передо мной одна из этих немецких аудиторий в Пенсильвании, и я стреляю в них, и мне это нравится сегодня вечером. В Пенсильвании жил человек, похожий на некоторых пенсильванцев, которых вы видели, у которого была ферма, и он сделал с этой фермой именно то, что я должен был сделать с фермой, если бы у меня была ферма в Пенсильвании — он продал ее...

Человек, которому принадлежало это ранчо, хотел золота, и он мог бы получить его просто так. Действительно, с тех пор с нескольких акров земли было снято тридцать восемь миллионов долларов. Около восьми лет назад я читал эту лекцию в городе, который стоит на этой ферме, и мне сказали, что один третий владелец в течение многих лет получал сто двадцать долларов золотом каждые пятнадцать минут, во сне или наяву, без налогообложения...

Я рассказал ему об одном человеке в Калифорнии в 1847 году, который владел ранчо. Он слышал, что они обнаружили золото в южной Калифорнии, и поэтому со страстью к золоту он продал свое ранчо полковнику Саттеру и уехал, чтобы никогда не возвращаться. Полковник Саттер поставил мельницу на ручье, протекавшем через это ранчо, и однажды его маленькая девочка принесла немного мокрого песка с ипподрома...

Когда он добавил мораль к своей истории, я понял, почему он приберег ее для “своих особых друзей”. Но я не сказал ему, что вижу это. Это был тот подлый способ старого араба обходить такие вещи, как адвокат, косвенно говорить то, что он не осмеливался сказать прямо, что “по его личному мнению, тогда был один молодой человек, путешествовавший по реке Тигр, которому лучше было бы быть дома в Америке”...

Когда этот старый арабский гид рассказал мне вторую главу своей истории, он затем снял свою турецкую шапочку и снова взмахнул ею в воздухе, чтобы привлечь мое внимание к морали. У этих арабских гидов есть мораль в их историях, хотя они не всегда моральны. Размахивая шляпой, он сказал мне: “Если бы Али Хафед остался дома и копал в своем собственном погребе, или под своими пшеничными полями, или в своем собственном саду, вместо нищеты, голода и смерти от самоубийства в чужой стране, у него были бы "акры алмазов"...

Несколько дней спустя тот же самый старый священник пришел навестить преемника Али Хафеда, и в тот момент, когда он открыл дверь гостиной, он увидел вспышку света на каминной полке, бросился к ней и крикнул: “Вот бриллиант! Али Хафед вернулся?” “О нет, Али Хафед не вернулся, и это не бриллиант. Это не что иное, как камень, который мы нашли прямо здесь, в нашем собственном саду”. ”Но, - сказал священник, - я говорю вам, что узнаю бриллиант, когда вижу его. Я точно знаю, что это бриллиант”. Затем они вместе бросились в тот старый сад и размешали пальцами белый песок, и вот! появились и другие, более красивые и ценные драгоценные камни, чем первый...

Когда проводник вернулся и взял за повод моего верблюда, он сразу же продолжил рассказ, во второй главе, как будто и не было перерыва. Человек, который купил ферму Али Хафеда, однажды привел своего верблюда в сад, чтобы напиться, и когда этот верблюд опустил нос в мелкую воду этого садового ручья, преемник Али Хафеда заметил любопытную вспышку света от белого песка ручья. Он вытащил черный камень с глазом света, отражающим все оттенки радуги...

Когда тот старый проводник рассказал мне эту ужасно печальную историю, он остановил верблюда, на котором я ехал, и вернулся, чтобы починить багаж, который снимался с другого верблюда, и у меня была возможность поразмышлять над его историей, пока его не было. Я помню, как сказал себе: “Почему он приберег эту историю для своих ”особых друзей"?" Казалось, у этого не было ни начала, ни середины, ни конца, ничего. Это была...