Элеонора Бубликова

Чудовище издало продолжительный сипящий звук и двинулось вперед еще быстрее.    — Стой! — снова крикнул Комов, но уже без всякого энтузиазма. — По-видимому, оно травоядное, — сообщил он и попятился к палаткам.    Он оглянулся. Мбога стоял с карабином у плеча, и Таня уже зажимала уши. Возле Тани с тюком на спине стоял Фокин. Усы его были взъерошены.    — Будут в него сегодня стрелять или нет? — заорал Фокин натужным голосом. — Уносить интравизор или…    Ду-дут! Полуавтоматический охотничий карабин Мбоги имел калибр 16,3 миллиметра, и живая сила удара пули с дистанции в десять шагов равнялась восьми тоннам...

— Вот здесь можно поставить ваши палатки, — сказал Рю. — А если нужно, я дам команду киберам, и они построят вам что-нибудь попрочнее.    Комов поглядел на купол, поглядел на клубы красного и черного дыма за лабораторией, затем оглянулся на серые крыши города и сказал виновато:    — Знаете, Рю, боюсь, мы будем вам тут мешать. Уж лучше мы устроимся в городе, а?    — И потом, здесь как-то гарью пахнет, — добавила Таня, — и я киберов боюсь…    — Я тоже боюсь киберов, — решительно сказал Фокин.    Рю обиженно пожал плечами.    — Как хотите, — сказал он. — По-моему, здесь очень хорошо.    — Вот мы поставим палатки, — сказала Таня, — и перебирайтесь к нам...

Рю стоял по пояс в сочной зеленой траве и смотрел, как опускается вертолет. От ветра, поднятого винтами, по траве шли широкие волны, серебристые и темно-зеленые. Рю казалось, что вертолет опускается слишком медленно, и он нетерпеливо переступал с ноги на ногу. Было очень жарко и душно. Маленькое белое солнце стояло высоко, от травы поднималась влажная жара. Винты заверещали громче, вертолет развернулся бортом к Рю, затем упал сразу метра на полтора и утонул в траве на вершине холма. Рю побежал вверх по склону.    Двигатель стих, винты стали вращаться медленнее и остановились. Из кабины вертолета полезли люди...

— Вот, например, Голос Пустоты, — продолжал он. — Слыхали? Наверное, нет. Полсотни лет назад об этом писали, а теперь уж и не пишут. Потому что, видите ли, нет никаких сдвигов, а раз нет сдвигов, то, может, и Голоса-то нет? У нас ведь хватает этих зябликов — сами в науке разбираются плохо от лености или там плохого воспитания, но понаслышке знают, что человек-де всемогущ. Ай-яй-яй, стыдно, нельзя, не будем… Этакий дешевенький антропоцентризм…    — А что это такое — Голос Пустоты? — спросила Машка тихонько.    — Есть такой любопытный эффект. На некоторых направлениях в космосе. Если включить бортовой приемник на автонастройку, то рано или поздно он настроится на странную передачу...

Питерс насторожился. Ему показалось, что-то постороннее, едва заметное неслышной тенью скользнуло в сознании. Нет. Это только эхо от стен. Интересно, как все-таки должно выглядеть это, если бы оно существовало? Джорджи-бой утверждает, что теоретически это должно восприниматься как шум. Но он не может, естественно, объяснить, что такое этот шум, а когда пытается, то немедленно скатывается в математику либо проводит неуверенные аналогии с испорченными радиоприемниками. Физики знают, что такое шум, теоретически, но не имеют о нем никакого чувственного представления, а ридеры, ничего не понимая в теории, может быть, слышат этот шум двадцать раз в день, но не подозревают об этом...

Питерс и Кочин неторопливо шли по главной улице научного городка. Утро было туманное, немного сырое, солнце еще не взошло, но впереди, далеко-далеко, на огромной высоте отсвечивали розовым решетчатые башни энергоприемников. Питерс шагал, заложив руки за спину, и мурлыкал себе под нос песенку про то, как «Джонни каминг даун ту Хайлоу, пуар олд мэн». Кочин с независимым видом шел рядом и старался ни о чем не думать. У одного из коттеджей Питерс вдруг перестал петь и остановился.    — Надо подождать, — сказал он.    — Зачем? — осведомился Кочин.    — Сиверсон просит меня подождать. — Питерс кивнул в сторону коттеджа...

Лаборант Кочин на цыпочках приблизился к двери и заглянул в спальню. Ридер[3] спал. Это был довольно пожилой ридер, и лицо у него было очень несчастное. Он лежал на боку, подложив ладони под щеку. Когда Кочин приоткрыл дверь, ридер зачмокал и явственно произнес:    — Я еще не выспался. Я хочу спать.    Кочин подошел к постели и потрогал его за плечо:    — Пора, товарищ Питерс. Вставайте, пожалуйста…    Питерс открыл мутные глаза.    — Еще полчасика! — жалобно сказал он.    Кочин сокрушенно покачал головой:    — Нельзя, товарищ Питерс. Если вы переспите…    — Да, — сказал ридер со вздохом, — я отупею...

— Клиническая смерть наступит через два часа. С точностью плюс минус двадцать минут.    Каспаро повернулся.    — Но он хорошо выглядит… Посмотрите. — Он ткнул пальцем в нарамник.    Человек в шлеме покачал головой.    — Нервный паралич, — сказал второй очень тихо. Он оглянулся, скользнул выпуклыми глазами по Званцеву и, наклонившись к Каспаро, что-то сказал ему на ухо.    Званцев узнал его. Это был профессор Иван Краснов.    — Хорошо, — сказал Каспаро. — Сделаем так.    Двое разом повернулись и быстро ушли в темноту.    Званцев пошарил стул, сел и закрыл глаза. «Конец, — подумал он. — Не успеют...

— Джин чуть не запорола свой сектор. Каспаро схватил ее за руку.    — О дьявольщина!    — Да. У него такое было лицо.    — Дьявольщина, дьявольщина! Какой сектор?    — Двенадцать тысяч шестьсот три. Ориентировочно — слуховые ассоциации.    — Ай-яй-яй-яй-яй…    — Каспаро послал ее спать. Она сидит в шестнадцатой и плачет.    Двое в белом исчезли. Было слышно, как они разговаривают, спускаясь по лестнице, но Званцев уже не разбирал слов. Он прикрыл дверь и вернулся в кресло.    Итак, какая-то Джин без малого запорола сектор слуховых ассоциаций. Дрянная девчонка! Каспаро поймал ее за руку. А если бы не поймал? Званцев стиснул руки и закрыл глаза...

— Очень много добровольцев, — сказал Званцев. — Не хватает аннигиляторов. Не хватает охладителей. Совет намерен перевести на проект тридцать процентов энергии. С Венеры отозваны почти все специалисты по глубокой проходке.    — Правильно, — сказал оператор. — На Венере им теперь нечего делать. А кого выбрали начальником проекта?    — Понятия не имею, — сердито сказал Званцев.    — Не Штирнера?    — Не знаю.    Они помолчали.    — Мерзость, верно? — сказал оператор.    — Что?    — Факелы — мерзость, правда? Такая дрянь! Чувствуете, как он воняет?    Званцев принюхался и отошел на два шага в сторону...