Лия Дегаева

Таким образом, подобно Ксенофану, Парменид проводит глубокое разделение между миром разума и миром ощущений, между доказательной аргументацией и догадками чувственных впечатлений. Первый - это мир Бытия, мир того, что действительно есть, самосущий, несотворенный, бесконечный, неподвижный, неизменный, всегда уравновешенный и самодостаточный, подобный сфере. [98] Знание относится к этому и только к этому, и как таковое знание идентично своему объекту; ибо вне этой известной реальности нет ничего. Другими словами, Знание может быть только о то, что есть, и только то, что есть, может знать...

Более печальная нота человечества, нота Еврипида и временами Софокла, нота Данте и Бури о Шекспире, о Шелли, Арнольде {21} и Карлейле—эту ноту мы слышим так рано и так ясно в смутных и отдаленных высказываниях Гераклита. Тайна существования, нереальность того, что кажется наиболее реальным, неосязаемость и мимолетность всего земного—эти мысли, смутно доносящиеся до нас через века от Гераклита, оставались и всегда будут оставаться среди самых глубоких и настойчивых мыслей мира, в самые искренние моменты и у его величайших мыслителей...

С одного изречения мы можем начать из-за его аналогий с тем, что было сказано о более ранних {24} философиях. Вселенная, говорили пифагорейцы, состояла из неопределенных и определяющих, то есть из того, что не имеет характера, но обладает бесконечными способностями принимать характер; и, во-вторых, из вещей или сил, которые накладывают на это характер. Из сочетания этих двух элементов или принципов возникают все познаваемые [53] существования. "Все вещи, - говорили они, - как известно, имеют число;...

По аналогии с этой концепцией Вселенной как реализации Бога, так и тело, будь то [72] человека или любого другого существа, является реализацией на данный момент души. Без тела и жизни тела эта душа была слепым и мимолетным призраком. Таких нереализованных душ много в различных степенях и состояниях; весь воздух действительно полон духов, которые являются причинами снов и предзнаменований. [73] Таким образом, изменения и изменения, которые видны во всем остальном, видны также и в отношениях души и тела...

Ночью и утром он также предписывал себе и своим последователям экзамен, как бы настраивая и проверяя самого себя. В это время особенно уместно было нам принять во внимание нашу душу и ее деяния; вечером спросить: "В чем я согрешил? Что сделано? Что не удалось сделать?" Утром: "Что я должен делать? Где восстановить забывчивость прошлых дней?" Но первым долгом всех была истина—истина для своего собственного высшего, истина для высшего за пределами нас. Только через истину душа может приблизиться к божественному...

В этих дискуссиях можно легко увидеть некоторое отражение многих теологических или метафизических трудностей более поздних времен, таких как происхождение зла, свобода воли в человеке, отношение сотворенного мира к его Создателю. Если об этих проблемах еще нельзя сказать, что они решены, нам не нужно удивляться, что Ксенофан их не решил. Он довольствовался тем, что подчеркивал то, что казалось ему необходимым и истинным, что Бог есть Бог, а не партнер или функция материи. [89] В то же время он признавал мир явлений, или, как он выражался, мир догадок или мнений ((греческий) докса)...

В этом мире он обнаружил два изначальных принципа {38} в действии, один из которых относится к свету и теплу, другой-к темноте и холоду. Из союза этих двух принципов происходят все наблюдаемые вещи в творении, и над этим союзом господствует данная Богом сила, имя которой-Любовь. Из этих двух принципов светлый аналогичен Огню, темный-Земле, он считал первое мужским или формирующим элементом, второе-женским или пассивным элементом; поэтому первое имело аналогии с Бытием как таковым, второе-с Небытием...

На этой безмятежно безличной позиции он занял свою позицию; мы почти или совсем не находим ворчливой личной нотки, столь характерной для большей части современной философии. Мы никогда не видим, чтобы он спрашивал: "Что со мной будет во всем этом?" "Какова моя позиция по отношению к этой вечно существующей реальности?" Конечно, это характерно не только для Парменида, но и для того времени. Идея личного отношения к вечному Воздаянию лишь смутно сохранялась в исторические времена в Греции. Концепция...

Таким образом, аргументы Зенона можно рассматривать как строго определенные аргументы; придирки, если вам угодно, но в ответ на придирки. Секрет его метода заключался в том, что Аристотель называет Дихотомией, то есть он поставил рядом два противоречивых положения относительно любой конкретной предполагаемой реальной вещи в опыте, а затем показал, что оба эти противоречия одинаково подразумевают то, что {44} [105] непостижимо. Таким образом, "вещь должна состоять либо из конечного числа частей, либо из бесконечного числа"...

IV. МЕЛИСС.—Четвертым и последним из элеатских философов был Мелисс, уроженец Самоса. Его дата может быть установлена примерно в 440 году до н. э. Он принимал активное участие в политике своей родной страны и однажды был командиром самийского флота в победоносном сражении с афинянами, когда Самос был осажден Периклом. Он принадлежит к элеатской школе в отношении учения и метода, но у нас нет никаких свидетельств того, что он когда-либо проживал в Элее, и никаких упоминаний о его связи с тамошними философами, кроме утверждение, что он был учеником Парменида...