Антон Резвен

Наиболее серьезное сопротивление Ленин встречает в ЦК партии: соратники опасаются неудачи, они спрашивают, что мы будем делать после захвата власти. Ленин отвечает: захват власти — цель восстания. Политические задачи мы выясним, когда власть будет в наших руках. Ленин охотно цитирует Наполеона: «On s'engage et puit on voit» — вступим в бой, а потом... посмотрим. Упорно культивируемая советской историографией вот уже более 60 лет легенда об Октябрьском перевороте, как операции, осуществленной по точному, строго разработанному плану, об Октябрьском перевороте, как высшем образце «искусства восстания», отказывается считаться с фактами...

Немецкие деньги не объясняют, однако, причин успеха большевистской пропаганды. Немецкие деньги дали возможность вести эту пропаганду в широких масштабах, но правительство располагало не менее серьезными средствами. Важно было уметь эти средства использовать. Июльская неудача большевиков и повсеместное убеждение, что они — немецкие агенты останавливает на короткое время динамику ленинского бега к власти. Но положение в стране становится с каждым днем все более критическим: неудачи на фронте — немецкие войска угрожают Риге и Нарве, на юге под угрозой оказываются Молдавия и Бессарабия; инфляция; растущая безработица; продовольственные трудности...

В июне военному министру Керенскому удается убедить армию в возможности наступления. 18 июня русские войска начинают наступление и добиваются значительных успехов. Слухи об укреплении дисциплины в армии вызывают тревогу у солдат Петербургского гарнизона, опасающихся, что их могут отправить на фронт. Лозунги свержения Временного правительства находят благодарную почву прежде всего в первом пулеметном полку, находившимся под влиянием большевиков и анархо-коммунистов. На время подготовки вооруженного выступления солдат и рабочих Петрограда, к которым присоединятся 4 июля 10 тысяч кронштадских моряков, Ленин уезжает из столицы отдыхать на дачу Бонч-Бруевича в Финляндию...

«Апрельские тезисы» — программа, с которой Ленин выступил 4 апреля на заседании Петроградского совета, поразила своей неожиданностью всех, в том числе и большевиков. Быть может, члены партии были бы менее изумлены, если бы они могли прочитать высылаемые Лениным из Швейцарии «Письма издалека». Однако, «Правда» опубликовала первое письмо с купюрами, а следующие три не напечатала вообще. Руководители «Правды», Л. Каменев и И. Сталин, имели свой план; объединение с меньшевиками и, в определенных формах, сотрудничество с Временным правительством. Плеханов, на которого выступление Ленина произвело впечатление...

Революционная оппозиция, захваченная врасплох нараставшим стихийным движением, не знает, что следует предпринять и ограничивается разговорами. На квартире Керенского, где собрались представители всех революционных партий — меньшевики всех тенденций, эсеры, трудовики, большевики (большевиков представлял Александр Шляпников) — энтузиазм присутствующих погасил близкий к большевикам К. Юренев. Революции нет и не будет, — заявил он. — Реакция нарастает. У рабочих и солдат разные цели. Следует приготовиться к длительному периоду реакции. Мы должны занять позицию наблюдателя и выждать. Для всех присутствующих было очевидно, что Юренев выражает точку зрения партии большевиков...

Провокаторство, внедрение своих агентов в ряды революционных партий, было излюбленным оружием охранного отделения. С помощью Азефа охранке удалось нанести тяжелейший удар партии эсеров. Но отношение тайной полиции к партии большевиков было особенным. Главной ее заботой было недопущение объединения социал-демократов в единую организацию. Такое объединение представлялось ей серьезнейшей угрозой режиму. Поэтому фракция Ленина, ставшая с 1912 года партией, делавшая все, чтобы объединения не допустить, высоко ценилась Департаментом полиции. Политика хронического раскола, которую вел Ленин, полностью совпадала с планами охраны...

«Кризис власти» в армии был самым ярким симптомом кризиса власти в государстве. Убежденный монархист В.В Шульгин, один из талантливейших хроникеров революции, выразил свои претензии к верховной власти: «Не может же, в самом деле, совершенно крамольный Горемыкин быть главою правительства во время мировой войны... Не может, потому что он органически, и по старости своей, и по заскорузлости не может стать в уровень с необходимыми требованиями...» На место Горемыкина Николай II в январе 1916 года назначает премьером — Штюрмера. О нем тот же Шульгин пишет: «Дело в том, что Штюрмер маленький, ничтожный человек, а Россия ведет мировую войну...

В России накануне первой мировой войны подтвердилось наблюдение, сделанное великим французским историком Алексисом де Токвилем, анализировавшим причины Французской революции: самый опасный момент для плохого правительства — это время, когда оно приступает к реформам. «Очень часто, — заметил историк, — народ, который безропотно выносит наиболее суровые законы, силой сбрасывает их, когда они легчают... Феодализм в период своего расцвета никогда не вызывал у французов такой ненависти, как накануне своего исчезновения. Мельчайшее проявление самовластия Людовиком XVI казалось гораздо невыносимее абсолютного деспотизма Людовика XIV»...

Не подлежит сомнению, что исторические события сказываются на жизни народов не только непосредственно, но и много, иногда столетия спустя. Совершенно очевидно, что при изучении истории необходимо учитывать географию, климатические условия, характер почв, национальные черты жителей, формы правления. Сходны для всех современных обществ такие постоянные факторы, как индустриализация, урбанизация, демографические циклы. Учет всех этих факторов оказывается недостаточным при изучении истории советского государства. Специфическая особенность — тотальное воздействие правящей партии на все области жизни...

Новому читателю «Утопия у власти» имела три русских издания, но публиковало «историю Советского Союза с 1917 г. до наших дней» лондонское издательство. В 1992—1993 гг. «Утопия у власти» была напечатана в приложении к парижской газете «Русская мысль». В 1982 г., когда книга была закончена, о московском издании речи, конечно, быть не могло. «Утопия у власти» доходила на родину авторов, но одиночными экземплярами, которые не рекомендовалось держать открыто на полках. Первое московское издание приходит к новому читателю. Он новый, ибо может читать историю Советского Союза, написанную свободно, без всякой цензуры, в России, которая перестала — или почти перестала — бояться своего прошлого...