Данил Филиппов

Несколько минут спустя заплесневелые стены кончились сводчатым проходом, который сверкал и немного рябил, заполненный туманом, напоминая лунный свет, переплетенный с первыми лучами солнца, прорезающиеся сквозь утреннюю дымку. Это зрелище заставило его кожу покрыться мурашками, и в тоже время его влекло туда всей душой, как зов Сирены, который вынуждал стремиться войти туда, даже если бы Майя и не была на той стороне. — Приготовься, — прошептала Баба, схватив его за руку, и они вместе прошли туда, выйдя с другой стороны и попав в невероятное место, где все выглядело также, и в то же время другим, совершенно невероятным образом...

— Ладно, — сказала Баба Лиаму. — Ты не мог бы отвернуться, чтобы я смогла переодеться? Лиам вопросительно выгнул брови, но повиновался. Несмотря на все что между ними было, она чувствовала смущение, если он будет смотреть как она раздевается. Это сбивало с толку, то, как она себя чувствовала рядом с ним, как будто прежде твердая земля превратилась в зыбучие пески. Вожделение и страсть — это она понимала, но эти эмоциональные "качели" просто ставили ее в тупик. Но беспокоиться об этом времени уже не было. Она сбросила свою повседневную одежду и надела свой Иноземский наряд, затем натянула сапоги...

Возле давно заброшенного, выкрашенного в синий цвет амбара, который служил ориентиром и дал имя этой дороге, Баба и Лиам нашли Пенелопу Каллахан, ожидавшую их с большим нетерпением. Женщина ходила взад-вперед возле своего зеленого Вольво, заламывая руки. Большой красно-фиолетовый синяк украшал половину ее привлекательного лица, и было видно, что она слегка прихрамывает при ходьбе. Правая фара Вольво была разбита, похоже повреждения на машине очень соответствовали ее собственным. Не обращая внимания на Бабу, она заговорила с Лиамом, едва сдерживая истерику. Ее прежде аккуратно уложенные волосы теперь торчали во все стороны, как если бы она все время ерошила их...

Каллахан с отчаяньем огляделся, как будто ответ чудесным образом материализуется из-за мягкого дивана с его золотыми подушками ручной вышивки или выскользнет из-за успокаивающей, дорогой картины, висящей на стене. — Его с моей женой нет дома, — сказал он. — Тебе придется покинуть город без него. Каллахан вынул бумажник из заднего кармана, выделанная кожа блестела в свете изысканной хрустальной люстры, которая висела высоко над головой. — Слушай, я могу дать тебе денег. Свои платежные карты. Я выпишу тебе чек на предъявителя. — Мне не нужны твои деньги, — сказала Майя. Она наклонила голову, словно прислушиваясь к чему-то...

Даже в день, когда ее похоронили, — он обхватил себя обеими руками. — Я так и не заплакал. Я так старался быть сильным для Мелиссы, для людей, которые зависели от меня, я ни разу не плакал ради своего собственного ребенка. И какой я после этого отец? Наконец, Баба сдалась и убрала волосы с его лица, но ветер тут же вернул их обратно. И вместо того чтобы убирать их снова, она легонько поцеловала его в губы. — Полагаю такой, который закрывает свое сердце на замок и делает свою работу, — сказала она мягко, обнимая его рукой за талию. Лиам фыркнул. — Да ну, никого больше тебе не напоминает? “Хорошо, вот оно” ...

Баба, яростно моргая. Должно быть волосок из шерсти Чуда-Юда попал ей в глаз. Неожиданно она больше не могла выносить ни минуты этого разговора. “Врет, не врет. Женат, не женат. Разве все это имеет хоть какое-то значение?” — Но, Баба, ты только говорила…, — лицо Алексея выражало замешательство. — Делайте что хотите, — сказала Баба, вставая со стола, — я собираюсь пройтись. Нужно проветрить голову. Именно тогда, когда у нее появились безумные мысли, что она может быть не будет одинока до конца своей жизни… теперь она ощущала себя еще более одинокой, чем когда-либо. на расшатанную задвижку, но потом с пронзающей болью вспомнила, что Иноземье больше не является ее убежищем...

Он отказывался защищать себя. Его репутация и поступки за все эти годы должны говорить о том, какой он человек. И если эти люди так этого и не поняли, то чтобы он не сказал сейчас, это ничего не изменит. Кроме того, может это было своего рода такое странное правосудие — таким образом, вселенная наказывала его за то, что он подвел своего ребенка, а затем и жену. А еще он очень очень устал. Слишком устал, чтобы сражаться с этим неожиданным противником. — Нет, — сказал он Молли. — Со мной все будет нормально. Не нужно адвоката. Пусть расследуют. Нечего искать, и вы это знаете. — Ну конечно знаю, — колко сказала она, уперев руки в бока...

От шока Баба не могла пошевелиться, когда Питер Каллахан назвал изящную рыжеволосую женщину женой Лиама. Она знала, что ей нужно сосредоточиться на Майе, но все что ее сейчас волновало это слово "жена", которое звенело эхом у нее в ушах. “У Лиама есть жена. Не бывшая жена. А жена!” То, что Лиам был так же поражен, увидев эту женщину, как и Баба, было небольшой компенсацией. Его лицо было бледно-зеленым, как стены позади него, а его большие ладони были сжаты в кулаки. Она видела насколько напряжены его мышцы на шее и плечах, будто мягкая человеческая плоть была заменена на плохо обработанный мрамор...

У Лиама было ощущение, что его хорошенько огрели, кровь отлила от его лица, как вода из пробитой плотины. Его пальцы неосознанно сжались сильнее вокруг запястья Майи, и она охнула от боли, и это было наигранным лишь отчасти. — Достаточно, — произнес он голосом похожим на наждачную бумагу. — Уже более чем достаточно. По старой привычке, он надел свою непроницаемую маску, скрывая тоску, которая разрывала его сердце, и провел ее к ближайшему регистрационному столу. Выверенным движением он снял наручник с изящного запястья, пристегнул к специально врезанному кольцу и усадил ее на стул лицом к столу...

Лиам выехал на стоянку возле управления шерифа и тихо выругался. Кто-то очевидно прослушивал УКВ-сканер с настройкой на полицейские частоты, потому что было похоже, что половина города уже была там. Он выбрался из машины и помог выбраться Майе с заднего сидения, ведь ее руки по-прежнему были скованы наручниками. Ее чудесные светлые волосы стояли дыбом, а на ее, некогда белоснежной, блузке было большое грязное пятно. В общем, выглядела она так, как будто ее пожевали и выплюнули. Лиам же напротив был помят и выглядел не самым достойным образом после того, как провел полдня, прячась на дереве. Это было так несправедливо...