Ангелина Дубинина

Из-за моего дыхания ее тело приподнималось и опускалось, а из-за ее собственных вдохов и выдохов слегка натягивалась и расслаблялась ее кожа. Сопротивление наполнению моих легких: вес Клио в этом мире. Я убирал волосы с ее виска, следуя изгибу ее уха так нежно, как только мог, проводя рукою поверх обитающих там призрачных волосков, почти что их не касаясь. Это было всем, и в самой сердцевине всего пребывало простое, совершенное вот так, как оно есть. Рука Клио пролезла у меня под спиной, и ее пальцы обвились вокруг моего плеча. Когда она наконец заговорила, я ощущал исходивший из нее воздух, превращавшийся в слова...

Мы осознали, что наши собственные разговоры эволюционировали в своего рода стенографию — им стал присущ этакий аккуратный минимализм. Покрывать весь холст широкими и яркими мазками ради посторонних казалось нам тратой времени и усилий. Разговор с примечаниями — так назвала это Клио позже, когда мы ковыляли к своей палатке. И все же наши собеседники были очень милы, и мы немало с ними позабавились. Как выяснилось, их квартира располагалась неподалеку от аэропорта Хитроу. — К шуму привыкаешь, — сказала девушка, Джейн. — Примерно с месяц мы думали, что не сможем его выдержать, но потом просто через это перешагнули...

Доктор Рэндл подняла брови. — Ясно. — Когда это наконец произошло, то потеря памяти касалась только одной ночи — ночи, когда случилось это событие в Греции. Затем вы три месяца проходили регулярный курс лечения от амнезии, и у вас наблюдался даже некоторый прогресс, но наступил рецидив. — Что означает? — Вы вдруг утратили еще больше воспоминаний… — Она сделала паузу, чтобы я сумел это воспринять. — Все воспоминания о вашем отдыхе в Греции стали отрывочными, да и о других периодах вашей жизни, некоторые из них совершенно не имели к этому отношения, но и там вы стали ощущать небольшие провалы. Небольшие провалы...

— Диссоциативным? — сказал я. — Понятно. — Да. И это означает, что физически вы совершенно здоровы. С физической точки зрения у вас нет решительно никаких проблем. Подавая это таким образом, она, конечно, на самом деле подчеркивала что-то другое, то, о чем умалчивала. Это заставило меня вспомнить шуточку старины Питера Кука: «Я совершенно ничего не имею против вашей правой ноги. Вся беда в том, что и вы сами от нее без ума». — Вы хотите сказать, что я спятил? Рэндл под острым углом соединила кончики указательных пальцев. — У вас просто незначительное отклонение. Люди ежедневно испытывают миллионы различных отклонений...

— Отлично, — сказал я. — Значит, мы потерпели неудачу. Все бросаем и возвращаемся? Фидорус помотал головой. — Это дело непростое. Если на то пошло, для возвращения требуется еще более сложный процесс, чем для того, чтобы здесь оказаться. Необходима концентрация, но, даже если мы сумеем сконцентрироваться, у нас не хватит времени. — Значит, мы здесь застряли? — Да, боюсь, что так. — Милее дома места нет, — рассеянно пробормотала Скаут. По лицу доктора пробежала какая-то выцветшая улыбка. — Людовициану нужен только я. Помните, я единственный, кто ему нужен. — С этими словами я повалился на койку...

темный треугольник плавника, а позади него виден был другой, потоньше, — хвост людовициана. — Он поднимается. Эрик, он поднимается. Прибавь оборотов. Жми! — Яне… — Все будет отлично, жми, мы навесим на него еще одну бочку и посмотрим, сможет ли он тогда уйти. Я толкнул рукоятку скорости ниже еще на одно деление, и к рычанию «Орфея» добавились пронзительные ноты. Черный дым так и валил из выхлопных труб, но мы его догоняли, мы настигали людовициана. Скаут крикнула: «Готово!» Гарпун ударил в тень акулы чуть ниже ватерлинии, и вторая бочка соскочила с лодки и помчалась по плоскому морю вдогонку за первой...

— Она рассмеялась, вырвалась и села. Какое-то мгновение мы так и смотрели друг на друга: я — вверх, на нее, а она — вниз, на меня. Выражение лица у Скаут сделалось спокойным, серьезным. Она наклонилась и нежно поцеловала меня в губы, раз и другой. — Ты восхитительна, — прошептал я. Она улыбнулась, мельком и чуть ли не застенчиво, потом наклонилась еще ближе, уткнувшись лицом мне в шею. — Ты тоже, — сказала она шепотом, и ее дыхание защекотало мне ухо. Я обвил Скаут руками, но она высвободилась, и я увидел, что на ее губах появляется отстраненная, деловая и более знакомая мне улыбка. — Приходи в себя...

Бочка вытащит его вверх, а когда это произойдет, мы будем наготове. — Он умен, — сказал я. — Он вроде как ждал момента, чтобы вышибить меня за борт. — Людовициан — всего лишь тупая хищная машина. — Фидорус подобрал свою кепку и натянул ее на свои тронутые сединой растрепанные волосы. — Он набросился на лодку, а ты стоял на транце, вот и все. Я кивнул, глядя в море. — И вы абсолютно уверены, что эта тупая хищная машина не сможет до нас добраться? — спросила Скаут, появляясь из-за рубки. Фидорус переводил взгляд со Скаут на меня и обратно, словно не мог поверить своим ушам. — Сколько раз тебе повторять?...

— Не беспокойтесь, — она окинула меня совершенно пустым взглядом, — я знаю. * * * Вернувшись на палубу, мы оказались у ноутбука Никто. Как и содержимое пластиковых бочек, он почти не изменился: был таким же изящным, дорогим, черным и также стоял на перевернутом ящике, как в подвале Фидоруса. Единственное различие — исчез провод модема, выходивший из задней панели ноутбука и поднимавшийся к потолку, его место заняла хромированная телескопическая антенна. Теперь у нас было беспроводное подключение к интернету. Я несколько раз провел ладонью поверх антенны. — Ты разве не слышал, как я говорил Скаут? — сказал Фидорус, осматривая экран...