Анатолий Самсонов

После набора высоты планерная группа выстроилась в две линии, следуя за ведущими буксирами прямо на склоняющееся к закату солнце. «Точно стая», - подумал Михаил, оглядываясь вокруг. Вверху - только синее небо, внизу - только синее море, в ушах только рокот моторов буксиров и свист ветра. Вдали и слева едва угадывалась узкая полоска Куршской косы. Пилоты замыкающих стаю У-2 качнули крыльями, подавая условный сигнал на отцепление буксирных тросов и, убедившись в их сбросе, ушли с разворотом вправо и набором высоты...

ГлаваII. Удар. Где-то вдалеке играл патефон. Над голубой гладью Истринского водохранилища летел сладкий голос и слова «… в парке Чаир распускаются розы, в парке Чаир зацветает миндаль… Над головами загорающих на песке и дурачащихся и бултыхающихся в воде отдыхающих закручивался вкусный, заносимый теплым игривым ветерком дымок шашлычной. – Догоняй, - со смехом крикнула Маша, выскользнула из объятий Михаила и кролем рванула прочь от берега. Михаил в несколько взмахов догнал девушку, обнял за тонкую талию, поднял на руки, целуя мокрые губы и щеки, и только тогда оба услышали Вовкин голос...

Да что с тобой, страна Россия? Страна рабов, страна господ! А вы? – мундиры голубые, А ты? – покорный им народ. И вы? – стоящие у трона, Ужель вам вправду невдомёк, Что вы и люд, обобранный и нищий, Имеете один лишь жизни срок, И ни минуты, ни секунды Вам не купить за горы злата, Не вступит с вами в торг Всевышний, И не уйти вам от расплаты. Ни доллара,...

Божественный ветер согрел наши души, Уходим в последний полет. Взлетел Тахиро, взлетел Хаями, И вот он – мой черед. Короткий разбег – «Суйсэй» рвется в небо И с ревом ложится на курс. Вверху - только небо, внизу - только море, Во рту – только крови вкус. Искусаны губы и слезы катятся, Но руки сжимают штурвал. Внизу - только цели, и мы их находим, И рвемся сквозь огненный шквал. Пошел Тахиро, пошел Хаями, Форсаж – это сильный ход...

Вдали от всех, кто близок мне и дорог Покинул я свой жизни круг И в одиночестве страдая, я рифмой Заболел – и тут: Мне вспомнились года былые: Я молод был, и был любим, И трепеща душой и телом Не знал еще, что жизнь – дым. Не знал еще, что в нашей доле Свободный выбор – это миф! Влачимся мы в земной юдоли, Собой являя апокриф, То бишь непознанную тайну, Что привела нас в этот свет...

Как-то летним днём ненастным Загрустил вдруг царь-медведь, Томно стало и печально, Вот ведь напасть, вот ведь бредь. В чём причина? Что за притча? Осмотреться царь решил, Ибо так тягуче, кисло Он давно уж не тужил. Осмотрел свою берлогу: Все по чину, тишь да гладь, Все привычно, сытно, мило, Словом, Божья благодать. А там – за царскою берлогой, Конечно, по-другому всё, Но, согласитесь, это мелочь, Как говорится: то да сё. Царь грустит: - Ах, грустно, грустно И некому печаль излить, И никто ведь не...

Вот первый – двадцать юных лет: Как чуден свет, как мир прекрасен, Все просто и сомнений нет, Глазами чист и сердцем ясен. Но время, время словно всадник, Бросает жизнь в крутой галоп. Вот указатель – ровно тридцать. И хочется сказать: «Стоп! Стоп!» Ну, дай же, дай остановиться, Подумать кто я и зачем? И дай ничем не поступиться, Чтоб не корить себя затем. Дай в детские родные лица вглядеться – и может быть понять: Что сам ты создан для того лишь, Чтоб в свою очередь создать! Но тщетно всё – труба пропела, Мы сорвались и снова вскачь...

Жуков, выйдя из кабинета Сталина, сразу проследовал к столу Поскребышева, поднял трубку ВЧ-аппарата и бросил: Маландина мне, - и после паузы, - Герман, немедленно отправь нарочным в приемную Верховного проект директивы номер два ноля один! Мне! Немедленно! – Жуков положил трубку, подошел к Апанасенко, крепко пожал ему руку, кивнул головой в сторону кабинета и с чувством произнес: - Я там сказал и здесь еще раз повторю – молодец! Молодец, Иосиф Родионович! – и закончил загадочной фразой «теперь, верно, перевесит»...

Вершиной оперативного искусства является управление волей оппонента при полной его иллюзии собственной свободы и самостоятельности Группа полковников государственной безопасности. США, Флорида, Майами, 15.30 РМ Легкий ветерок перебирал где-то наверху пальмовые листья и этот сухой шорох разнообразил монотонный шум океана. Двое мужчин сидели в удобных плетеных шезлонгах на открытой веранде бунгало и вели неспешную беседу. Один из них – тот, что постарше - был совершенно раскован и иногда позволял себе...

Генерал Апанасенко Иосиф Родионович нервно ходил по приёмной, оставляя за собой шлейф папиросного дыма. Это была уже пятая папироса. Находящиеся в приемной начальник охраны вождя Николай Власик и помощник Сталина Александр Поскребышев уже не раз предлагали генералу присесть и отдохнуть, но всё было тщетно, он продолжал из угла в угол мерить шагами помещение. Новые сапоги генерала слегка поскрипывали и, похоже, это подстегивало нервозность самого генерала, а когда он поворачивался спиной к присутствующим,...

Начальник охраны спускался по лестнице, прижимая к уху трубку мобильного телефона и иногда переспрашивая: «круг общения?», «мировоззрение?», «взгляды на что?», и коротко отвечал: «да, понял, есть, есть». На последней ступеньке остановился, последний раз произнес «есть», убрал телефон в карман, направился к задумчивому Шурику и представился: - Я начальник охраны, гм, по-вашему, Командора. Меня зовут Николай Николаевич. Я хотел бы поговорить с вами, Шурик, и разъяснить некоторые вопросы. -По поручению?...