Татьяна Старикова

Она живёт во мне, ведь когда-то я была ею. Она любит его, как когда-то любила я. Она смеётся,  просыпаясь, ведь изнутри ей щекочет веки рыжий блеск его волос. Она рассеянная улыбчивая девчонка в сползшей набекрень шапчонке и задумчиво растрёпанном шарфе. Иногда она мне снится, и я улыбаюсь ей в ответ. Она спешит к нему, деловито поправляя рюкзак. Ест на ходу кукурузные палочки из пакета, - не успела пообедать. Через сотню метров река, покормит уточек. Я допиваю свой кофе в фойе мастерской. Спектакль окончен, буфет гасит свои огни. Гримёрка бесприютно ощетинилась шипами подаренных роз, выпроводила меня на улицу и неприветливо смотрит вослед...

Вот и утро. Нина Аркадьевна открыла глаза и осмотрелась. Сизая хмарь бледнела, за ней проступали предметы. Старые, как её мир, обои в цветочек: угол оторвался, когда отмечали её тридцать. Нина Аркадьевна криво улыбнулась, вспоминая тот вечер. Генка вытанцовывал под аккардеон, отросшие патлы намокли, рубашка моргала потными свинцовыми пятнами из-под пиджака. Подпевая Песнярам, он лихо махнул пяткой, оставив навсегда след в квартире Нины. Тогда было весело. А сейчас… Нина с усилием провела ладонью по глазам, силясь проснуться. Сон не отпускал, красочный, весёлый. Наяву же слишком ярко звенело похмелье...

Внутри каждого из нас бьётся море. Внутри кого-то - целый океан. Так было и с А. Утром в среду она вышла на улицу. Сизые сумерки нехотя отступали; засосало под ложечкой - как двадцать лет назад перед детским садом, неизбежным, как самая жизнь. Впрочем, жизнь-то как раз избежна. Это А. хорошо поняла. Уставший доктор с толстыми очками очень убедительно ей об этом рассказал. С примерами. Чтоб больше с бритвами не баловала. При мысли об этом океан начинает расти и просачивается наружу, сквозь вечно красные глаза А. Вот так, А.: ёлки - вечнозелёные, а глаза у тебя - вечнокрасные. Ещё один плохой каламбур...