Чернильница из хлеба. Писатель

Звонок раздался в первом часу, часовой доложил о стрельбе где-то на соседнем посту. Резервная группа выдвинулась незамедлительно. Через жёлтый свет охранного освещения туман казался ещё более плотным и каким-то липким, вдаль на 5 метров не было ничего видно, кроме жёлтых блинов прожектора, которые тускло пробивались через мглу. Старый и опытный начальник караула капитан Самохвалов уже догадался куда бежать: 9й пост - слегка накренившаяся вышка, стоявшая на углу периметра, давно была готова к демонтажу,...

Заметно опустел парк к концу сентября. Нет больших толп кричащих детей, кричащих на детей мам, влюблённых парочек тоже поубавилось. И дело не в том, что люди перестали рожать и влюбляться. Дело в том, что наступила осень. Дождливая, беспощадно избавляющая деревья от листвы, холодная пора. Уставший от летней кутерьмы и бесконечной суматохи парк будто отдыхал, а его деревья скидывали листву с облегчением, будто человек, раздевающийся перед сном. Кое-где стоят лужи, снимаются некоторые аттракционы.    Я сидел на лавочке со своим другом и моей девушкой...

Лозовский провёл в своём лагере трое суток. Изначально он планировал провести в нём ровно столько времени, сколько требовал того хороший отдых и запас провизии для дальнейшего пути. Но расставаться с обжитым местом не хотелось, и хотя Лозовский понимал, что время играет не в его пользу, но всё же он не спешил вновь с головой окунаться в бесконечный марш-бросок неизвестно куда, не хотел снова окунаться в голод, жажду, в холод и нечеловеческую усталость. За три дня в лагере мало-мальски стали затягиваться раны, стали появляться силы и выносливость...

Да-да, именно сдох. В сознании людей, которые его недопоняли, отвернулись от него как от творца. Творца, созидавшего истинные шедевры из грязи, гнили и нечистот. Гения, выковыривавшего из мерзости алмазы строк и жемчужины рифм. Настоящего колосса поэзии. Я часто сталкивался с удивлением, когда люди узнавали, что мне нравится Маяковский. Столько раз слышал что-то типа “да он же не в рифму”, или, там “да его ж читать невозможно”. Ну-ну, господа, давайте-ка пройдёмся… Вы можете как угодно относиться к его взглядам, но не признавать его гения – глупо...

Лозовский проснулся с рассветом. Ритмично стуча зубами и подёргивая посиневшей от холода нижней губой он пополз к кострищу. Промокшая после ночных купаний одежда, развешанная им вокруг костра, ничуть не высохла, даже наоборот, казалось, из-за осевшей на ней росы стала ещё мокрее. Как ни крути, а сушить её придётся на себе. Это Лозовскому совершенно не нравилось. Его точно не радовала перспектива сгинуть в тайге из-за воспаления лёгких. Уж куда благороднее было бы стать обедом для медведя или волка,...

Метель бросала в машину мелкими и колкими ледышками, упорно стараясь заточить её в свои ледяные объятия, покорить сопротивляющуюся технику и пригвоздить намертво её там где она стоит. Но мотор моей ласточки, к счастью, работал исправно, насмешливо выкидывая в лицо ледяной буре непрерывную струю выхлопных газов. Дворники то и дело со скрипом смахивали с лобового стекла накиданную метелью труху, оставляя за собой два мокрых, дугообразных шлейфа. Горячее сердце автомобиля плавило снег на капоте, вода стекала вниз, и спустя часа полтора, сосульки с кузова авто уже приклеивались к асфальту...

К середине третьего дня пути, Лозовский стал окончательно выбиваться из сил. Время от времени он то и дело останавливался, чтобы перевести дыхание. Голод и жажда донимали как никогда раньше, голова часто кружилась, а по телу пробегала колкая дрожь, из-за которой Лозовский будто бы терял контроль над телом и лишался чувствительности в области ног на какое-то время. Так больше продолжаться не могло. Лозовский понимал, что как бы там ни было, но чтобы выжить, ему точно нужны вода и пища. Он решил,...

Я просыпаюсь в своей однушке на 17м этаже, и мой взгляд сразу же бросается в окно. Тучно... Не к добру это. Я выхожу на балкон. Да, настало время.    За окном весна, но не такая, которая обычно всплывает в воспоминаниях ценителей природной эстетики и любителей романтизировать все эти цветочки, птичек и солнышко. За окном реальная весна. Мокрая, грязная и серая. Весна, в которой догнивает всё то дохлое и павшее, что не успело догнить осенью. Весна, в которой всё то, что было спрятано зимой в толще...

Поспать удалось всего лишь часа два. Холод и боль атаковали организм Лозовского со всех сторон, к тому же, учёный вздрагивал от каждого шороха, открывал глаза и прислушивался по нескольку минут, в готовности бежать, не смотря ни на что. Огонь Лозовский не разжигал,  понимая, что пламя костра сведёт его шансы остаться незамеченным к нулю. Тёплой одежды у него не было, а всё имущество осталось в лагере, именно там, где он и сел в этот злополучный вертолёт. В целом, Лозовский был доволен своим непродолжительным сном...

В глазах всё плыло. Мелькали оранжевые огоньки, разбавляющие мутную, тяжёлую серовато-синюю плотную субстанцию. Огоньков становилось то много, то почти не было, то они сливались в один большой, танцующий огонёк, по своей структуре больше походивший на всю остальную субстанцию в глазах Лозовского. Учёный медленно приходил в себя. Его тошнило, по всему телу будто от середины грудной клетки расходилась тупая, зудящая боль. Вдыхать было тяжело, ещё тяжелее выдыхать. Через несколько минут, ко всему прочему ещё прибавилась жгучая боль от ссадин и открытых ран...

Было время, когда мне поклонялись, хотя, наверное, это громко сказано. Но меня точно уважали, попробуй меня не зауважать. Со мной считались, наливали мне мисочку молочка, чтобы задобрить, давали корочку хлеба. Вообще, я был всемогущ в пределах своих владений, но пользоваться этим не любил. Я был хранителем домашнего очага, стерёг дом. Силу я показывал только когда чужаков гнал, знаешь, таких, злых духов. Людей я недолюбливал, иногда вредничал, пакостил, ключи спрячу или уроню чего. Но без фанатизма, спокойнее всё же когда твои люди тоже спокойны...

Если это кто-нибудь когда-то прочтёт, знайте, за всё происходящее, начиная с посадки в самолёт, летящий из Москвы в Красноярский край, я снимаю с себя всю ответственность, и заявляю, что был вынужден принимать любые решения под страхом смерти. Меня зовут Евгений Юрьевич Лозовский. Я научный сотрудник Московского археологического НИИ. Я был назначен руководителем экспедиции в сибирскую тайгу на исследования, связанные с легендами виенов и с возможным поиском их затерянного племени. Этой экспедиции я добивался у руководства НИИ очень долго...