Психологиня вышла из декрета

Он не был Домовым. Это прозвище придумали люди для чего-то простого и понятного. Его истинная природа была тоньше. Он был Сущностью — тихим теплом, что клубится между кирпичами печи и первой балкой сруба. Он был мягким скрипом половиц, звучащим не просто так, а в такт размеренному дыханию спящей бабушки Аграфены. Он был тем самым сладковатым духом парного молока и ржаного хлеба, что витал на кухне за час до рассвета, ещё до того, как хозяйка, шаркая стоптанными тапками, растапливала печку. Он помнил всё...

Въезжая в старую сталинку на Соляном переулке, я думал, что нашел идеальный вариант: высокие потолки, лепнина, да и до работы — рукой подать. Консьержка, баба Тоня, при первой встрече наказала только одно, глядя куда-то мимо, в пространство за моей спиной: «Лифтом после двенадцати — ни-ни. Да и днем, если один едешь, и кнопка твоего этажа не загорелась — выходи немедля. На любом. Понял?» Я кивнул, списав её слова на старческие суеверия. Лифт в подъезде был старый, с тяжелой решетчатой дверью, но он работал...

Зима 1903 года под Казанью выдалась такой лютой, что, казалось, сама жизнь замерла, скованная ледяным панцирем. Деревня Выселки тонула в сугробах по самые оконные рамы. Снег заметал избы белой, безжалостной пеленой. Сначала, скуля, пал запертый в хлевах скот. Потом тишину стали разрывать похоронные колокола. Сперва по старикам, потом — по детям. Бескормица, тугая и неотвратимая, как петля, сжимала горло. Именно тогда охотник Архип, чьи глаза потухли от бессилия, собрал оставшихся мужиков. «В Шептухов бор идем, — хрипло сказал он, глядя на их осунувшиеся лица...

Осень 1897 года затянулась над уездным городком N серой, влажной пеленой. В гимназию, пахнущую воском, старыми книгами и мокрыми шинелями, прибыл новый учитель истории – Аркадий Петрович Мельников. Мужчина лет сорока, сухопарый, с лицом аскета и необычайно живыми, пронзительными глазами цвета старого свинца. Говорил он тихо, но его голос, ровный и глубокий, обладал гипнотической силой. Он не преподавал – он словно воскрешал прошлое. Когда он рассказывал о Ледовом побоище, в классе становилось зябко, а при описании пиров Ивана Грозного чудился дымный дух мяса и меда...

Были времена, когда под землю можно было спуститься практически из любой точки города. Даже самые опасные спуски тогда не особо охранялись, и вниз шли все, кому не лень. Начиная с этих, без определенного места жительства, и заканчивая молодыми да глупыми, которые лезли ради интереса. Бывало так, что подходишь к месту спуска, а там толпа стоит. Кого-то ждут, шумят. Не хватает вывески только: "Тихо! Нельзя привлекать внимание!" Надо сразу от таких уходить, в другое место ехать. Они, мало того, что...