Lana Lind

менять миры свергать правленья  людей спасать презрев табу  геннадий мог бы но остался  в гробу

Золотые монетки мерцали в отблесках костра. Они притягивали взгляд, манили и вызывали восхищение всех лепреконов, стоявших вокруг внушительного горшка. Старейшина общины кашлянул, привлекая к себе внимание. Его хриплый голос был необычно сильным для дряхлого, скрюченного веками существования тела. Поправив зеленую шляпу, он важно начал: — Мы собрались здесь, в эту тёмную ночь и возле этого славного костра не только лишь для того, чтобы угоститься этим чудесным потином и выкурить одну-две трубки. Нет...

Бася всхлипнула, сильнее утыкаясь лицом в подушку. Она уже знала, что если разбудит плачем других девочек, то ей сильно не поздоровится. Сон, в котором её родители были живы, часто преследовал её. Они погибли два года назад, когда жуткие морозы заставляли выходить из леса всю окрестную живность и нечисть в поисках добычи. На ее родителей напали волки, когда припозднившиеся люди возвращались с соседнего города домой. Дети, тогда еще десятилетняя Бася и шестилетний Ласко, были оставлены на хозяйстве...

Шаг, шаг, поворот. Прогнуться. Выпрямиться. Улыбнуться. Блестящая ткань платья скользит по ноге, когда продолжаю движение. Одежда мешает: тяжелый материал совсем не предназначен для подобных танцев, но я заученно улыбаюсь, не сбиваясь с ритма. Казалось, челюсти навсегда останутся сведены в этом оскале. Люди кругом аплодируют, считая, что я искренне отдаюсь танцу. Легкое головокружение я почувствовала еще утром. Отмахнулась, подумав что во всем виноват пропущенный завтрак. Такое уже бывало, когда я забывала о еде...

Старик, сидевший на краю кровати, поморщился. Чёртов кран опять подтекает. Надо сиделке будет сказать, когда та принесёт вечерний чай. Он вздохнул, продолжая свой рассказ. Его собеседник сидел возле окна на единственном стуле. Деревянные ножки жалобно скрипели, когда гость шевелился. «Не думал я, что вот так оно всё произойдёт. Я помню день, когда мы познакомились, также чётко, как и пятьдесят лет назад. Другу тогда помогал. Влюбился он в девчонку. Просто спасу нет. Подарки ей, цветы. А она носик морщит, неромантичный, мол, обычный...

«Слава тебе, безысходная б-о-о-оль», — напевала девушка, кружась по светлой просторной кухне. Остановилась возле стола и лёгким движением потянула нож из подставки. Под острым серым лезвием брызнул красным соком томат. Она нарезала его ловкими, уверенными движениями, а затем скинула в салатник, где уже лежали зелень и сыр. «Умер вчера синеглазый коро-о-оль», — снова пропела она высоким голосом и внезапно замерла, расширенными глазами уставившись перед собой. Несколько мгновений спустя моргнула, отгоняя видение лежащего тела под раскидистым деревом...

Серый Волк лежал на траве, вытянув передние лапы перед собой. Девушка, опершаяся спиной о корни огромного дуба, задумчиво рассматривала его. Затем, словно решившись, заговорила: — Ты знаешь всё о Старом лесе...

Они сидели на толстых ветках раскидистого дерева, привалившись спинами к стволу, и с грустью смотрели вниз. Там кругами ходила странная фигура — с виду человеческая, но только на первый взгляд. Широкая чёрная юбка до самой земли постоянно колыхалась, даже когда фигура замирала...

— Господин Харон! — с громким криком секретарь распахнул дверь кабинета. И тут же замолчал, увидев мужчину, сидящего за столом. — Что случилось? — протянул тот, вальяжно раскинувшись в удобном кресле. Дымчато-голубые волосы были встрёпаны, пиджак брошен на спинку стула, рубашка расстёгнута...

— Господин Харон, — виновато пискнул секретарь, заглянув в приоткрытую дверь. — Что случилось? — спросил мужчина, сидевший за столом, с трудом сдерживая желание встряхнуть секретаря за шкирку. Его вечно извиняющийся вид уже порядком надоел...

— Господин Харон, я извиняюсь за беспокойство, — секретарь заглянул в кабинет и сидящий за столом мужчина ощутимо напрягся. — Что случилось? — Там проблема с одним из вновь прибывших, — секретарь мялся, избегая смотреть Харону в глаза...