Светлана Леонтьева

*** Ни записка домашняя, ни песнь подблюдная, ни мещанско-болотная про цветики с краю. Это я пишу письмо вам, всем людям, даже если не слышат, не видят, не знают. На нас наступают, внедряются и проникают, есть такие элиты богатые. Денег много. И они из библейского Авель-Каин, из не Ленинградского – Жизни Дорога. Когда выплывает полуторка – трогай! Под взрывами из Мессершмитта – 109. Это я пишу вам письмо с Волги, ни плача-рыдая, ни на что не надеясь. Как пишет школьница из Сибири письмо на фронт, бойцу, кто на фронте. Как пишут нам Моторола и Гиви из-под небес, беззащитных пред бомбой. «Из-под небес окликая» однажды. Вот бабы шли, несли влагу в вёдрах, и каждая была очень доброй. Письмо пишу я от имени каждой. От матери, проводившей сына, от женщины, что беременна Богом, как Ольга Берггольц и Борис Корнилов, зачавшие дочь, и рыдали над гробом её. Ибо качка не только в море, реке, земле, в луже, вязком болоте. Это я пишу не лав и не стори. Вообще, пишу чёрте как, не по моде. А мне Шестаковичем бьёт по морде, больнее от Симонова Константина. Ах, Константиновка, ах, Константиновка. …Хлесть в Константиновку натовской бомбой. И это я вас всех предупреждаю, хватит про осень, цветочки, клубнику. Смотрите, как прёт на нас урожаем село Урожайное на сквозь пробитое. Я тоже могу так: «держали в ежовых меня рукавицах. Такое детство…» А я пишу, что мешки тяжёлые с гуманитаркой от бабки соседской. Мне отвечают: тебе разве плохо, сидишь в тылу – фестивали, премии и благодарности от эпохи, аплодисменты от дяди Жени. А если плохо, давай помолимся, пойдём до Храма, пойдём до крана святой воды. Из какой ты области: простор, леса, рощи, город, поляна! (да хрен вот вам, Кришну, Шива, Рама!) Меня никто так не перепощивает, меня никто так до слёз не читает, как перепаханная смертью рощица, Россия – солдат, вождь и царь – молодая! @СВЕТЛАНА ЛЕОНТЬЕВА

*** Рубахи белые, исконные…во льне да в ситчике иди себе, носи! Без Украины жить не страшно мне, а страшно мне без Киевской Руси! Без общего, без белого крыла, без корня, пробивающего тьму! И Киевская Русь нас родила, вот чрево ея женских, вещих мук! Вот роды. Вот плацента вся в крови, вот вечность – из полов и потолков. А Киевская Русь – вся из любви, из лона материнских берегов. Кормящая! Как Ромул-Рем к соскам, так мы к твоим припавшие векам! Мы, вросшие к костям и позвонкам, мы хромосомно, генно, навсегда! А без тебя теперь нам всё – вода, вода-земля и недра нам – вода. А небо нам – сухие провода. Я без Украйны, право, проживу, без Киевской Руси помру хоть завтра, вот грешник, вот раскольник вмер внезапно, поэтому несу к тебе Москву, Москву-реку, Москву-страну, Москву охапкой! А с нею Питер, с нею паблик, с ней Челябинск и с Карамазовым Алёшенькой Неву! За Киевскую Русь хоть под стрелу, под пулю, мину, под ракету хаммер. Или ты вместе, возле, рядом, с нами. Или погибнем, обоймясь, во рву!

В обществе, где главенствует прибыль, выгода, деньги, не может быть гуманизма. Сказала не я. Сказали до меня. И после меня так скажут. В обществе строительства капитализма, гуманизма нет. В обществе «Соцгород» - гуманизм на первом плане. Моя тема – СОЦГОРОД, иных тем я в себе не нахожу, это то, куда я ныряю с головой, это настолько моё, как будто сама я, моя нога, рука, голова, моя причёска, мой стиль, моя любовь. Что значит фраза «нет гуманизма»? А это значит, что врачи - платно, образование - платно, пенсия – кот наплакал, маленькая, как зёрнышко для дюймовочки. Пока нас будут платно учить, лечить, пока книга – это товар, пока пенсия от 12 т. р. минималка – про гуманизм даже как-то стыдно говорить. Но мы говорим. Мало того, мы его делаем! Мой любимый народ его делает, начиная от зачатия до родов, он воспитывает в своих детях идеалы гуманизма. Главная ошибка Ленина – атеизм, а также приверженность к дарвинизму и бесцельность смерти, ибо там нет рая, т.к. нет Бога Иисуса Христа. А он есть – он в нас. Как докричаться до власти? Как объяснить, что Чубайс уехал, значит, со всей этой постчубасовщиной надо кончать. То есть убрать всю платную медицину и всё платное образование, убрать книжный рынок. Где вы видели олигарха-гуманиста? Добровольного. Такого пухлого дядечку, кто раздаёт бабло направо и налево? Там, где богачи, гуманизма нет, лишь только одно есть – кошелёк размером с чемоданчик, а то и два чемодана, три и более. Надо убрать все эти гранты. Вернуть оклад. Такую твёрдую сумму, как было. Поэкспериментировали и хватит. Ну не получится из нас Америки. Из нас получится Россия. И даже не Китай, а именно Россия – немного ленивая, доверчивая, но гениальная в своих изобретениях, в своих Левша, Алексеевых, Мининых, Невских, Суворовых. А ведь мы детей рожаем, мы, женщины. Они же там, на передовой. Пока мы в тылу по кафе и фестивалям, пока мы веселимся, пляшем и кувыркаемся – там дети наши повзрослевшие воюют. И, конечно, победят. Но мы что им дадим после, когда они вернутся? Снова платное образование, медицину, ипотеку, рыночные книги типа Донцовой? Ну, ладно, лечение будет бесплатным. Но книги-то те же самые…И ещё об уехавших. Ну и уехали и что? В чём сенсация? Всегда люди уезжали, эмигрировали, в революцию – уезжали белогвардейцы, вон их сколько на кладбище в Париже схоронено. ТО, что уехали знаменитые, тоже не вижу сенсации, сегодня они известные, завтра иные. Надо говорить и писать об оставшихся 146 миллионах людей и думать о них. А это и есть – гуманизм.

СТАЛИНГРАД-Кремень КРЕПОСТЬ-СТАЛИНГРАД *** Они танцевали под звуками канонады. Они танцевали под взрывами артобстрелов. Бежать бы, Аня! Бежать бы, Оля! Бежать бы надо по синим травам, вдоль ковылей, посреди чистотелов. Шептала мама: - Ой, не боли голова некстати. Шептала бабушка: - Сбереги от хромого, злого, от пришлых мыслей, от непотребы, глухих полатей. Бежать бы надо от взрыва страшного, боевого. Туда, где звон комариный, тонкий по-над водою. Где удят рыбу. Где тишь да высь. Глубина покоя. Бежать от войн неподсудным, вечным. Им надо, надо! Но не оставили дети площадь, вокзал Сталинграда! Скажи, что ж ты молчишь, глазастая, словно вечность? (Но вырваны связки, но вырван голос. Сказать ей нечем!) И горсть пуста. И ладонь пуста. Только лишь арматура. И ось железная. Ось стальная сквозь девье тело. Из было шестеро, их танцующих в парке – фигуры летели словно над разбомблённым, как пепел белым, пустым и выжженным Сталинградом: один лишь остов… Станцуйте жизнь нам, станцуйте путь нам, станцуйте маму! Страну станцуйте. Победу нашу! Танцуйте просто! Как шесть апостолов, шесть детишек и шесть атлантов! Вас шестерых, кто без рук, без ног и уже без пальцев сюда вваяли, чтоб танцевать, чтоб натанцеваться. Чтоб обтанцовывать нам войну всю до сбитых пяток, чтоб отвести, чтоб отколдовать ужас танцплощадок. Мои лампадки! Мои изумруды, мои ребятки! Какую песню для вас пропеть, гимн или колядки? Опять танцуйте за Сталинград наш, за Украину! Едва родившись, едва рассекнут лишь пуповину! Едва научишься лишь ходить мой родной дитёнок, и оттанцовывает беду он почти с пелёнок! Не надо памятники сносить, ну уже достали, оставьте их на своём граните, на пьедестале. Оставьте в белом нарядном мраморе или гипсе, оставьте стелы, оставьте площади, обелиски! Вам места мало под цумы-гумы, под after party? Оставьте танки, оставьте спасшего в Трептов-парке. Вучетич, Мухина – их талант так велик, что страшно. Детей оставьте, растёт их танец, как будто башни, как будто крепость из-под земли, из-под красной горки до самой зорьки, до самой лучшей победы стойкой! *** Здравствуй, Ванечка, погибший в Сталинграде, чей комочек тела грудкой белой всклень упал от пуль. На циферблате остановленное время онемело. Всё горело. Всё вокруг горело. Дом. Детсад. И Ге́ргардта мех зёрен. Но взлетела птица из прострела, то есть из тебя. Ты лёг – пронзённый! Если встречу я – убью фашиста! За тебя отмщу, малец погибший! Завтра встречу, то убью я завтра, сколько раз «увижу, столь убью я!» Эй, в Канаде спрятавшийся нацик, ты сиди и бойся подчистую! Надо рвать с корнями всё отро́дье. Я не злая. Но вскипает злоба русская да скифская в грудине! Я стреляю метко в парке в тире: попадаю я в мишень любую! И не дура, и не дура, и не дура пуля-смерть летит и негодует! Здравствуй, Ванечка, погибший в Сталинграде, чьё легло, раскинув крылья, тело. Обещаю: в гулкой канонаде постоять за общее я дело! Сколько их взлетевших в гарь и пепел? Сколько их от пулей, глада, мора? Не могу смотреть теперь я в небо: там летают птицы-смерти, горя. Се фашист – не человек! Зверь. Нелюдь! Он пришёл топтать святую землю. И сказал нам Симонов: «Убейте»! Он поэт. А я поэтам верю.

ИЗ НОВОГО ЦИКЛА "СКРЕПЫ" Горящий обрубок истории цеплялся за нас ветвями, горящий обрубок истории цеплялся за нас корнями. Горящий обрубок истории всей русскою ораторией! Всем Солнышком князя Владимира – твои мы! – помилуй нас – бусинки! Всем рубищем вместо кливера, восторгом Суворова: русский я! Горящий обрубок истории вставал, словно пепел из Феникса. Он рос из Донецких троллейбусов, он рос из погубленных взрывами, он в небо рос – розами, ивами! Гляди на часы: видишь, видишь ты, как стрелки истории движутся? Но не на швейцарские «tissot»ы, гляди на часы кормилицы, на стрелки простых будильников! А власть, что кулик на болотинах рыдает: нас кинули, кинули. Кто кинул? Конечно же, Клинтоны! Кто кинул? Конечно же, Меркели. Смотрите: народ наш не кинул вас, смотрите: не кинула родина, смотрите: не кинули реки вас. Не кинули люди вас русские – обманутые и голодные! Не кинула наша история – раздетая во исподнее! Культура? Так мы все подпольщики, сидим на грошовых пособиях! Горящий обрубок истории взлетает во поле, как лётчики, сбивая кресты немчугановы, плывущие, как надгробия! А из-под земли – деда косточки вопят! – рёбра их и надлобия! Война? Да, война, что священная. Война? Да, война, что народная! Народная! Слышите, пращуры? Идём, разрывая ступени мы! Размотанными кишками мы воспеним, вспоим и обрящем мы! Убитый кто в прошлом, схороненный, народ твой, «сыграющий в ящик» восстал всею русской историей огромнейшей и настоящей!

Сегодня день памяти княгини Ольги: Мне одно сейчас важно: идти, чтоб след в след за княгинею Ольгою в Константинополь. Для меня есть один исцеляющий свет, где часовня, где Ольгинский ключ, где некрополь. Как не мстить, чтоб древлянам. И как из груди мне достать измождённое бремя столетий? Я, как будто целована раной. Лишь это мне понятней, чем руны лелеять в пути. О, откуда бы князь криком смертным не рвал эту степь, этот ряд золотого почасья – хоть из смерти, приди! Где кургановый вал, хоть с войны, хоть от женщин чужих – возвращайся! Хоть с Калиновых этих смердящих мостов, окровавленных! Но как не выть у погостья? Не расстались. А лишь деревянная росстань раздробилась на доли разлук, десять? Сто? Глухота – высший дар! Не хочу слышать я, как кричишь ты, крещёная, мне из купели, как сваты были заживо, с ними – ладья, похоронены в яме. А через недели сожжены в жаркой бане и погребены были следующие за шумным застольем. Где ещё бы нашли столь вы верной жены? Где ещё бы нашли столько бабьей вы боли? Про четвёртую месть промолчу. По утрам у меня из груди подожжённые птицы да на Искоростень, на селенье древлян, как из клетки выпархивают! Дай смириться с тем, что можно не лгать, не морочить, внимать, выпускать голубей, над потомками плакать! Я ведь тоже не против реформ, как она. Я за русскую честь. Я за благо. О, вы, Ольга красивы, княжна, так княжна. Я за русскую доблесть так, как и она, до неё нам осталось полшага. Воевать, так не пряча лица, сердца, плеч, месть за месть, зуб за зуб, век за век, меч за меч, так учила доктрина филфака. Золотая труба, жёлтый солнца живот, веретёнца да вышивка. Данью обложишь, как уйти? От солёного моря, оно в моё чрево вморожено прямо под кожей. Вот с кем сплю. С чем живу. Чей ношу грешный плод. Из язычников как выхожу в православье. На колени пред Ольгой! Она лишь поймёт, отомстившая, но не отмщённая в яви…

ДНЮ ВОЛОНТЁРА ПОСВЯЩАЕТСЯ Не в рифмы слова и не в ритм нынче строчки: - Вернитесь, ребята, вернитесь, орлята! Вяжу я из шерсти овечьей носочки, они для того, чтоб вернулись обратно. Носки помнят дом. Где ромахи и мята. Они помнят песню из недр Сталинграда. Носки вас согреют тепло и упорно - носки волонтёра! Резинка тугая там, где голенище, она облегает нить шерстяную. Как в песне – «где ты проходил», я целую, целую песок, камни и корневище страны всей моей! Все дубовые корни. Страны всей моей смолянистые кряжи. Целую следы ваши! Свет будет горний. Носками целую. Овечьею пряжей. Вернитесь, ребята, живыми обратно! Затылочки ваши армейски побриты. Аптечки, жгуты, сигареты, калашник, повязки, бельё... Вы родимые наши. Лишь вы мне – элита! Как Симонов буду строчить каждый день я, что «Жду», что у «детской кроватки не сплю я», вяжу, как пишу шерстяное творенье, как вязью священной, рисунки, что руны. Они обереги. Они, как спасенье. Молюсь я ночами. Молюсь каждый день я. И снова ночами. И снова. И снова. Стою на коленях. Глаза ваши синие, серые, карие – вы все золотые мне. Все! Чем отдаривать мы, женщины сможем за ваши геройства? Какой нашей жизнью? За кровь вашу, кости? За ваши раненья сквозные Христовы? Эй, враг, ты носков волонтёровых бойся! Они – осиянные и обережные, на них, как иконы, рисунки прилежные. В них столько девичьей, старушечьей нежности: носки волонтёрские связаны бережно. Там ниточка к нитке. Узор там к узорочью. Враги, вы нас бойтесь! Сволочи! Коняги да птицы старинные ввязаны, дома, города, вся страна наша русская, ещё заклинанья глубинные бязевы, как Феникс, что помнит свой пепел без устали, так мы помним родины, что Атлантидова. Носочки с секретом. Молитвами... Вернитесь! Со всех войн столетних с османами, супротив ордынцев, полков бусурмановых, с Великой отечественной – не убитыми! Носки мною связанные - мною свитые! Дороженьку помнят до дома обратно. Вернитесь, ребята! Уже все уплыли ладьи, что ушкуйские! Уже корабли все проплыли армейские! И атомные наши лодки, что лучшие. И Ноев Ковчег песни певший библейские. Прошли, пронесли флаги красно-армейские, прошли-пронесли флаги наши советские. Роднее нет вас в нашем мире. Вы – близкие! Без вас жить немыслимо… Носочки, носочки, мои волонтёрские! Скажите вы им – слов моих всего горсточка: Мы ждём вас с победой обратно. Вернитесь, ребята! @Светлана Леонтьева