Не могу поминать тебя в день твоей смерти. Это не день памяти, это день моего беспамятства. Самый первый в моей жизни страшный день. Поминаю тебя в день твоего рождения, моя родная. Уже тридцать пять лет... @ Прабабушке Вахромеевой Татьяне Михайловне ******** … Алёнка медленно открыла глаза, пытаясь сообразить, что же ее разбудило: скрип половиц под бабушкиными шагами, какое-то потрескивание, доносящееся с кухни, или запах: дразнящий, наполняющий рот голодными слюнками. Ни с чем не сравнимый запах бабушкиных пирогов. - Проспала! – чуть не плача, шаря босыми ногами по полу в поисках тапочек, Алёнка озиралась по сторонам. – Бабуля, ты же обещала меня разбудить! Да где же ты? Бабушка не откликалась. На стене мерно и важно тикали старинные ходики. С печи, грациозно потянувшись и лениво пошевелив шикарными белыми усами, тяжело спрыгнул черно-белый кот Кузьма. Все было родным, привычным, но в отсутствие бабушки словно таило в себе скрытую угрозу. Никакая сила на свете не заставила бы сейчас Алёнку выйти в темные сени или заглянуть, отодвинув цветастую шторку, на печку. Без бабушки, даже если она вышла всего лишь на минутку, дом вмиг сиротел, становился пустым и холодным. - Иду, иду, моя красавица… - Громко ухнула старинная, невероятно тяжелая дверь, и бабушка, спрятав натруженные руки под запыленный мукой фартук, смущенно улыбнулась: «Да ведь жалко вас будить, так вы сладко спите – и ты, и Танюшка, и Алешка…Татьяна, невеста наша, опять под утро заявилась, проспит теперь до обеда. А ты не печалься, солнышко, оставила я тебе тесто для твоих колобков, беги, открывай кастрюлю!» В большой коричневой кастрюле тяжело дышало ноздреватое тесто. – Так-так, вот оно, родимое… Обмакни ладошки в муку, доченька, да бери его, не бойся. Вот так, хорошо… - Бабуль, а тебя кто учил пирожки печь? – Алёнка смахнула с носа облачко муки, замерла на мгновение, пытаясь удержать рвущееся наружу громкое «апчхи» и, чувствуя, что сделать это выше ее сил, уткнулась, смешно размахивая испачканными в тесте руками в бабушкино плечо. - Да муж меня учил, царствие ему небесное, - бабушка, широко перекрестясь, ловко отправила в печь противень с колобками. – Я ведь до девятнадцати лет дожила с матушкой и батюшкой, а готовить так и не научилась, не смотри, что деревенская. А попала к мужу в дом - надо и печь топить, и щи варить, и пироги стряпать. Свекровь парализованная лежит… Посмотрел мой Павел, как я ухват в руках верчу, не знаю, с какой стороны его взять получше, понял все да и давай мне потихоньку объяснять, что и как. Золотой был человек, вот только со мной ему не повезло, - вздохнула бабушка. – Не любила ведь я его ни чуточки. - Как - не любила? Зачем замуж тогда вышла? - изумленно воскликнула Алёнка. - Да ведь это вы теперь замуж-то выходите, а нас тогда выдавали и разрешения не спрашивали. Был у меня паренек, Виктором его звали, ох и любили мы друг дружку… Но был он из бедной семьи, а у матери с отцом, кроме него, еще семеро по лавкам, вот и не отдали меня за него. До сих пор сердце заходится, как вспомню… У меня свадьба завтра, а мы с ним сидим на крыльце вечером и плачем оба. А венчать нас с Павлом стали, так он встал передо мной, чуть ли не с попом рядом, и стоит, милый, глаз с меня не сводит. Как я муку эту стерпела, не знаю. - А дальше что? – почему-то шепотом спросила Алёнка. - Ну, что дальше…Дальше с нелюбимым мужем надо было жить, хозяйство вести да деток рожать. - Обижал он тебя, бабуля? – девочка едва сдерживала слезы, теребя рукав бабушкиного платья. - Что ты, Господь с тобою! Говорю же, золотой был человек, не то что слова мне плохого не сказал - «дурой» не назвал. А вот я его даже по имени ни разу не окликнула, не лежало к нему мое сердце, хоть убейте вы меня. Прожили мы с ним годок, проводила я его на войну, там он и пропал без вести. А немного погодя и на Витю похоронка пришла… - Бабушка украдкой смахнула слезу. – Ну, а теперь марш в постель, не все еще сны досмотрела, егоза ты моя! И снилась Аленке под тихое потрескивание березовых дров старинная церковь с темными иконами, и молодая бабушка с заплаканными глазами…
1 год назад