Андрей Гуртовенко | Тексты

Я ослепла. Оказалось, чтобы по-настоящему почувствовать цвет, нужно ослепнуть. И тогда зрению ничего не останется, как прорасти на моей коже. На ладонях. На кончиках пальцев. И даже на пронизанной тонкой сосудистой сеточкой изнанке запястья. В том самом месте, куда брызгают из пробника туалетной водой. Я обнаружила это совершенно случайно. Задумавшись, задержала руку над листом бумаги, на который только что нанесла темно-красную краску. И вдруг ощутила странное тепло на ладони. Я помедлила. И повторила это еще несколько раз...

Я гулял по давным-давно забывшему о зиме городу, и чем дольше я шел, тем сильнее расцветала у меня в груди какая-то странная легкость, не очень понятная поначалу, но со временем все более и более очерченная и узнаваемая. Это ощущение было созвучно с дыханием улиц, с вибрацией фасадов домов, радостно вбирающих в себя преждевременное летнее тепло, с вечерней расслабленностью прохожих, с облегчением стряхнувших с себя дневную целеустремленность. Мое внутреннее зрение словно постепенно подкручивало...

Потолок должен быть белым. На самом деле он может быть любым. Но в комнате, в которой нахожусь я, он должен быть белым. И потолок послушно подчиняется мне. Он белый. Теперь стены. Стены тоже обязаны быть белыми. Но сегодня это не так — стены обледенели. Покрылись толстым слоем пойманной в движении воды. Мороз такой сильный, что лед на стенах потерял прозрачность. Стал матовым. Серовато-мутным. И цвет стен не рассмотреть. Мой взгляд возвращается на потолок. Я вижу неясное движение. Тени. Линии. Углы...

В каждом городе у меня один любимый архитектор. Это правило. Все, что больше одного, — уже всеядность. В Петербурге это Федор Лидваль. А, например, в Хельсинки, откуда пришел в Петербург мой любимый архитектурный стиль, — Ларс Сонк. Оба шведы по происхождению. Хотя имя Федор поначалу меня немного смущало. Лидваль — и вдруг Федор. Но потом выяснилось, что это всего лишь обрусевшая разновидность Фредерика. И я успокоилась. Конечно, у обоих были стилистически близкие соотечественники. У Лидваля это Васильев, Бубырь и Претро...

Я вышел на лестничную площадку, нажал на кнопку и в ожидании лифта отошел к выходящей на улицу стеклянной стене, прижался лбом к запаянному в стеклопакет спокойствию и звуконепроницаемости. Весна давно уже обосновалась на отбитых у зимы позициях, укрепила периметр зеленью листвы на деревьях и побегами сочной, словно только что выкрашенной травы, на всякий случай выставив на городских термометрах несколько лишних — сверх установленной нормы — крупнокалиберных градусов. Я скосил глаза немного вниз...

Директор по персоналу компании «Цельсиус» неожиданно подошла к моему столу. Сегодня на ней был зеленый деловой брючный костюм, копна покрашенных в рыжий цвет волос мастерски уложена в небольшой контролируемый взрыв. — Я все знаю, — сказала эйчар, и я вдруг понял, что чувствуют в момент провала работающие под прикрытием разведчики: ты можешь ждать этого годами, даже десятилетиями, в каждый конкретный миг твоей ненастоящей, придуманной жизни, но все равно это всегда происходит внезапно — раз, и вот...

Я вернулась к метро. Немного прошла вдоль трамвайных путей по Кронверкскому проспекту. Здесь был еще один дом в стиле северный модерн. Дом, в котором жил Максим Горький. Но это было давно. Сто лет назад. Теперь Горький покинул свое жилище. И стоял каменным изваянием на площади. Здесь же, недалеко. Задумчиво высматривая что-то на Троицком мосту. А квартиру, в которой он жил, разделили на три помещения. Одно из которых совсем недавно можно было даже купить. За смешные одиннадцать миллионов...

Мы стали завсегдатаями стейк-хаусов, и мне уже не вспомнить, когда именно это началось, просто с определенного момента мы каждый вечер оказывались теперь в заведениях, где стейк был главным блюдом и в названии, и в меню. Ароматный толстый шмат мраморной говядины на деревянной дощечке вместо тарелки и бутылка красного, чуть терпкого вина — говядина для меня, вино в основном для Жанны — нехитрые декорации наших ужинов могли бы приесться от дословных ежевечерних повторений, если бы не были такими вкусными...

Роман "Цельсиус"

Глетчерный лед и ослепительное мальтийское солнце

можно произнести по-разному

Утром на внутренней стороне локтевых сгибов появились три пятна – округлой формы, коричневого, точно загар цвета.