Nina Barybina

Такт первый. Осень дышит в спину. В воздухе пахнет речной сыростью и смородиной. На ярко- зелёный ковёр осторожно ложатся желтенькие стежки. На старом пеньке сидят молодые дружные опята. Зоркий ребячий глаз увидел шуструю лягушку: она склизкая на ощупь; поцеловать её - серьезный подвиг. В холодной луже немного тёплого солнца. Любили ли вы когда нибудь? А вечером, если протянуть руку ладонью вверх, на неё упадут 3 капли, как 3 поцелуя: два коротких и один длинный. Как то раз, давно, я прочитала одну историю...

Самолёты разъединяют. Я боюсь самолетов. Однажды я поднялась на борт самолета и села в кресло. Мне было страшно. По узкому проходу между кресел шла стюардесса. Тонкая, очень тонкая, она напоминала ивовую ветку. Темная униформа, темно-русое каре и милый, затейливо повязанный шарфик из красного атласа. Я схватила её за руку. Я буду ткать этот текст из воздуха. В огромной и очень светлой комнате много народу. Самая красивая - рыжеволосая девушка с незабудковыми глазами и огромными топазами (капельки неба в огне её волос)...

Хотите историю про любовь? Пожалуйста. Однажды писательница Вера Инбер увидела, как сиделка кормит ягодами её старого, больного отца. Старик уворачивался от ложечки, капризничал. Вера Инбер взяла тарелку и стала ласково, как ребёнка, его уговаривать: «Папочка, это же очень вкусно! Ты же это очень любишь! Почему ты не ешь? Не капризничай, если ты меня любишь, съешь все до конца!» Старик- отец ел...

Солнечный, но холодный летний день изумленно смотрит на колесо. Оно несётся вдаль, сбившись с дороги. Возница остервенело хлещет лошадей, но хромая колесница, слабея и спотыкаясь, валится в дорожную пыль. Время заблудилось. Мир на бегу подслеповато вглядывается в сумерки. Есть вещи, о которых не надо писать. Жизнь удивительная штука. Одна молодая девушка поссорилась со своим престарелым любовником и выбежала в подъезд. Она была едва одета. Она не знала, что любовник уже решил убить ее, и снимал на телефон эту ссору специально, чтобы обеспечить себе алиби...

Время-стрела, отправленная всемогущей рукой бога-олимпийца. Пронзив нас однажды, она несётся в неведомое, и нам не понять, мчимся ли мы вместе с ней в небытие, или просто застыли в вечной секунде, словно муха, скованная янтарём. Мы всегда те же, только мимо нас течёт река времени, и мы смотрим на неё, как на экран в кинозале. Чтобы что- то, даже очень немногое понять, надо много времени и много сил. Ребёнок не может сложить две буквы в слог и горько, громко плачет. По его щекам ползут огромные круглые слёзы, похожие на прозрачных божьих коровок...

Я ехала сквозь сумерки в ночь Знаете, в сутках есть такой час, когда едва можно отличить белую нитку от голубой. Так написал Шкловский в «Письмах не о любви, или Zoo» В этот час я не люблю вести машину. Есть в нем что-то тревожное, словно идёшь по бордюру. Я ехала на заднем сиденье автомобиля. Было 1 сентября. Темнеет в сентябре рано. Я не люблю 1 сентября. Однажды, в 1986, я с букетом пурпурных астр в руках побежала за знакомой девчонкой. Было пасмурно и сыро, моросил хмурый, безрадостный дождик...