А. Северинский

она никогда не смотрела мне в глаза, так и тогда отводила взгляд; а глаза у неё красивые были, зелёные-зелёные, похожие на мартовско-апрельскую траву, и видел я их лишь украдкой, когда она задумывалась, рассматривая что-нибудь вдалеке. в этих глазах было мало наивности, мало детской искренности, редко в них мелькала радость; глядела она всегда строго, тяжело и печально, и этот взгляд выдавал ее вечное одиночество, животный страх просто-напросто жить и неприспособленность к миру, но я почему-то всё равно любил ее глаза больше жизни...

она была моим главным трофеем, учеников лучше я не встречал ни до, ни после. на ней во время тренировок я концентрировал восемьдесят процентов своего внимания и ни минутой больше, чем на неё, не был готов потратить ни на кого. её техника — точёное нагое лезвие, её пластика — раскалённый пулемёт, её чувство — сизый дым у дула револьвера после выстрела на поражение. ни в ком не было столько таланта, сколько цвело и разрасталось с каждым днём в ней. после контрольных прокатов она не подъезжала ко...

Мы встретились в мае. Тогда было жарко до удушливой духоты, и нигде от этого нельзя было спрятаться. Это был день свадьбы моей матери: она выходила замуж уже в третий раз, но только теперь, кажется, ощущала себя по-настоящему счастливой. Рядом со своим новым мужем тогда (да и сейчас, впрочем) она выглядела так, словно никогда горя не знала. Муж ее мне нравился — потрясающий он человек, Илларион Викторович (как я его тогда называла, еще опасаясь обращаться по-семейственному). До дня свадьбы я знать-не знала, что у Иллариона есть сын, мой ровесник...